любой представитель осуждаемой ими «старой» школы. Вся разница была только в том, что они не добровольно искали осложнений, а использовали благоприятный случай, предоставлявшийся им противником. И у Стейница и у Тарраша можно найти немало прекрасных комбинационных партий, под которыми охотно подписались бы Андерсен, Блекберн, Цукерторт.
Чигорин внимательно следил за теоретическими высказываниями Стейница и хотя часто в печати критиковал его установки и отмечал непоследовательность в их применении на практике, но явно симпатизировал чемпиону мира как искателю-экспериментатору. Вообще в характере обоих великих шахматистов, в их творческом отношении к шахматам было что-то общее, роднящее их, и не мудрено, что, «враги» за шахматной доской, они стали друзьями в жизни и всегда сочувственно и почтительно относились друг к другу.
Я уже цитировал фразы Стейница, где он называл Чигорина гением.
А в 1891 году Чигорин писал Стейницу так:
«Истинные поклонники шахмат должны быть благодарны вам за тот интерес, который вы постоянно возбуждаете вашими нововведениями, и за ваше отвращение к шаблонной игре. Как вам известно, я не вполне разделяю вашу теорию и ваши принципы, что, однако, не мешает мне ценить их. Но вы несправедливы ко мне, многоуважаемый мистер Стейниц, когда приписываете мне односторонний взгляд на трактовку королевского фланга. В конце концов, вероятно, мы оба правы в наших взглядах на ведение игры. В некоторых своих лучших партиях вы тоже не отказывали себе в атаке королевского фланга».
Любопытно, что Стейниц, опубликовав это письмо в издаваемом им журнале, счел нужным отмежеваться от хулителей великого русского шахматиста. По поводу последней части письма Стейниц писал: «Многие критики, постоянно причисляющие Чигорина к старой школе, в большей степени, чем я, ответственны за то, что его упрекают в односторонности».
На самом деле Чигорин был далек от творческой ограниченности обеих школ – «старой» и «новой». Именно Чигорину суждено было объединить оба эти направления шахматной мысли. Теперь всякому квалифицированному шахматисту известно, что для достижения успеха необходимо (независимо от индивидуального стиля игры) сочетать в своем творчестве комбинационное, тактическое мастерство и позиционную, маневренную стратегию. Но в те времена это не было общепризнанной истиной.
Чигорин первым выдвинул и осуществил принцип гармоничного сочетания шахматной стратегии и тактики, комбинационных и позиционных элементов игры, что ныне является основной установкой советской шахматной школы. Михаил Иванович был сторонником вдохновенного шахматного творчества, конкретного подхода к позиции без заранее надуманных рецептов.
«Умение искусно комбинировать, способность находить в каждом данном положении наиболее целесообразный ход, скорее всего ведущий к выполнению задуманного плана, выше всяких принципов, или, вернее сказать, и есть единственный принцип в шахматной игре, поддающийся точному определению», – писал Чигорин.
Интересно, как эти творческие установки перекликаются со взглядами другого гениального русского шахматиста, преемника Чигорина. Сорок лет спустя в беседе с чешским мастером Опоченским чемпион мира Александр Алехин высказал такие мысли:
«Наше шахматное общество мастеров и гроссмейстеров страдает ограниченностью свободного шахматного духа. Мы мыслим шаблонно, мы думаем только о том, как решить позицию техническим путем. Мы слишком уверовали в непреложные законы игры. Все это мешает нашему самостоятельному мышлению, ограничивает наши возможности, сковывает нашу волю…
Современные шахматы в корне отличаются от игры наших дедов, – продолжал Алехин, – но в чем, собственно говоря, заключается прогресс? В прежние времена шахматисты полагались только на свою интуицию, надеясь на то, что в конце концов подвернется какая-нибудь комбинация. Теперь же играют только по строгим позиционным правилам и точному расчету. Раньше шахматисту достаточно было знать лишь несколько теоретических вариантов. Теперь этого уже мало. Так неужели прогресс заключается лишь в том, чтобы заучить их сотни? Нет уж, спасибо!
Заметьте, – резюмировал свою мысль Алехин, – если вы даже и запомните тысячи дебютных вариантов, вам это не поможет, так как в шахматы играют вот чем!» – и Алехин многозначительно постучал пальцем по лбу.
Как видно, оба великих русских шахматиста подчеркивали приоритет творческой фантазии, исходя из того, что шахматы – это прежде всего искусство, а потом уже наука и спорт. И приведенная цитата доказывает также, что Алехин в своем подходе к шахматам исходил из установок Чигорина. Насколько же грубо ошибались зарубежные современники Чигорина, относя его к «старой» школе!
Гениальный мастер комбинации, Чигорин был вместе с тем мастером позиционного маневра и силу тактического удара сочетал с задуманным стратегическим планированием, а нападение – с защитой.
«Желание воспользоваться сколь можно поспешнее ходом противника, кажущимся на первый взгляд неестественным, ошибочным, может завлечь в атаку по ложной дороге, – писал Чигорин. – Только при постепенном развитии своих сил и крайне осмотрительной игре мало-помалу приобретаются известные выгоды в положении, а затем является уже возможность нанести решительный удар».
Чигорин был далек от опрометчивости, от авантюрной рискованности взаимных атак шахматистов «старой» школы. Наоборот, он подчеркивал необходимость тщательной позиционной подготовки перехода в атаку или в контратаку.
Наиболее выдающиеся молодые зарубежные маэстро, свободные от предвзятых мнений, прекрасно понимали разносторонность игры Чигорина.
«Никогда не было мастера, который бы в такой степени сочетал в себе искусство атаки и защиты, как Чигорин», – писал о нем чемпион США конца прошлого века Пилсбери.
Сам Чигорин прекрасно сознавал свое новаторство, но то, что современники под влиянием печатной агитации зарубежных теоретиков воспринимают его как сторонника старины, некоего шахматного реакционера, глубоко огорчало и раздражало его.
Когда появились статьи адептов «новой» школы, упрекавшие Чигорина в любви к осложнениям, к комбинационной игре и «пренебрежении» позиционной игрой, Чигорин разразился целой филиппикой: «Они знают обо мне больше, чем я сам… Что значит „любовь к осложнениям“? Какой нормальный человек предпочтет сложность простому пути? Все дело в том, что я часто предвижу победу в таком положении, где другие усматривают только сложность. Наконец, что значит это нелепое противопоставление комбинационного и позиционного стилей? Разве можно различить их чисто механически? В шахматах есть только два стиля – хороший, то есть ведущий к победе, и плохой, то есть ведущий к поражению. В каждой позиции скрывается возможная комбинация и каждая комбинация рождается из позиции».
Вызов Стейница на борьбу за шахматную корону оказался для Михаила Ивановича полной неожиданностью. Приглашение на Кубу было неразрывно связано с последующим участием в турнире в Нью-Йорке – первом крупном международном шахматном соревновании на американском континенте. Ведь кубинцы брали на себя только оплату проезда от Нью-Йорка до Кубы и обратно плюс содержание на месте. И надо было найти средства для пари за самого себя – ставку в размере 2000 рублей. Общая сумма взносов обоих противников (в данном случае – 4000 рублей) формально шла победителю в матче, а по существу – тем, кто давал деньги на пари. Побежденный не получал ничего, если не считать кормовых и ничтожного гонорара по 20 рублей за очко.
Но перспектива встретиться в матче со знаменитым чемпионом мира Стейницем, отвоевать у него шахматную корону была слишком заманчивой для Чигорина. К тому же представлялась редкая возможность посетить Соединенные Штаты и сыграть после многолетнего перерыва в крупном международном турнире. Страна, в которой ранее ни разу не бывали русские шахматисты! Страна, овеянная романтикой Фенимора Купера и Майн Рида, которыми зачитывался юный Михаил! Только попав в Америку, Чигорин осознал, что времена двухсотлетней войны белых трапперов с краснокожими туземцами сменились с виду мирными, но на деле не менее суровыми нравами бурно развивающегося капиталистического общества, где человек человеку волк!
После долгих колебаний Чигорин решился «открыть» Новый Свет для русских шахмат и даже рискнул надолго оставить петербургский шахматный клуб, вступивший уже в пятый год своего существования.
Оставалась только одна проблема: добыть денег на дорогостоящую поездку в Новый Свет и на
