согласием дать мне реванш».
Но это согласие было чисто принципиальным, а кубинцы хотели вновь принять Чигорина уже в следующем году, и он обещал им спустя некоторое время назвать желательного для себя партнера.
Международный турнир в Нью-Йорке начался спустя ровно месяц после окончания матча Стейниц – Чигорин – 25 марта 1889 года и продолжался 54 дня.
Двадцать участников играли в два круга. Среди них, кроме Чигорина, были представлены сильнейшие европейские шахматисты: австриец Вейс, англичане Блекберн и Гунсберг, ирландец Мэзон и сильнейшие американские маэстро.
Стейниц также был приглашен, но он берег свои силы и вообще не очень любил турниры, так как в них играл слабее, чем в матчах. Он предпочел быть одним из руководителей турнира, освещал его ход в американской печати, а по окончании соревнования подробно прокомментировал все партии в турнирном сборнике.
Регламент турнира был очень тяжелым: играли ежедневно с часу до пяти часов дня и после двухчасового перерыва с семи до одиннадцати часов вечера. Это был по существу десятичасовой рабочий день, так как к двухчасовому перерыву партии откладывались в сложных позициях, и они занимали мысли участников даже во время обеда.
По воскресеньям доигрывались неоконченные партии, а по четвергам во втором круге переигрывались ничьи.
Казалось, что при подобной турнирной нагрузке переутомленный Чигорин не имеет ни малейших шансов на высокое место, тем более что почти все противники были ему незнакомы. Но он успел немного отдохнуть во время переезда с Кубы в США, а матч со Стейницем оказался превосходной тренировкой.
В середине турнира Михаил Иванович дал блестящую «серию» из девяти побед подряд и вместе с Максом Вейсом оказался во главе турнирной таблицы: каждый из них набрал по 29 очков. Третьим был Гунсберг, которому посчастливилось выиграть обе партии у Чигорина, четвертым – Блекберн, пятым – Берц. Как видно, европейцы поддержали марку Старого Света!
Согласно регламенту, Чигорин с Вейсом должны были сыграть матч из четырех партий за первый (1000 долларов) и второй (750 долларов) призы. Но Чигорин был так переутомлен длительным турниром, в котором уже сыграл 42 партии, что не имел сил для дальнейшей острой борьбы; а Вейс – спокойный, опытный и осторожный маэстро – только и мечтал о том, чтобы поделить славу со знаменитым русским. Все четыре партии матча кончились вничью, и Чигорин с Вейсом поделили первый и второй призы. То, что ненавидевший ничьи Чигорин вынужден был идти на них, говорит о его состоянии красноречивей больничного листка!
По окончании турнира Чигорин провел в Манхэттенском шахматном клубе сеанс одновременной игры вслепую против восьми сильнейших нью-йоркских шахматистов. Любопытно, что в числе участников сеанса был и американский маэстро Дж. Берд, занявший в только что закончившемся международном турнире среднее одиннадцатое место. В турнире Берд обе партии проиграл Чигорину и решил взять реванш хотя бы в сеансе!
Чигорин в этом трудном выступлении добился превосходного результата, выиграв пять партий при двух ничьих и лишь одном поражении.
Как ни странно, Михаил Иванович не был удовлетворен своей победой в нью-йоркском международном турнире, хотя все считали это блестящим успехом. Свои чувства Чигорин откровенно выразил в письме, посланном из Нью-Йорка в Петербург еще до окончания матча с Вейсом своему знакомому Хомутову. Из письма видны причины, помешавшие русскому маэстро занять «чистое» первое место, и подоплека странного, если учесть острый стиль Чигорина, четырехничейного счета в матче с Вейсом:
«Дорогой Петр Иванович. Вот и турнир окончился, и не совсем удачно. Многого, скажешь, захотел: довольствуйся дележом с Вейсом первого и второго призов. Я и сам более ничего не желаю, ибо стремлюсь (и Вейс стремится) поскорее сделать последнюю (четвертую) ничью и отправиться восвояси…
В турнире я достаточно пижонил, один раз даже „сфокусничал“ и проиграл с выигрышного положения. Ничья с Мэзоном (которую я не хотел оканчивать по причинам, Вам уже известным) доставила бы мне первый приз. Ничью с Гунсбергом (последняя партия) тоже я проиграл. Из-за чего? Из-за различных историй и сплетен. Вот народец-то собрался. Чисто странствующие „музыканты“ (понимаете какие) – шахматисты. Как это мне еще удалось встать наравне с Вейсом! Придется еще порассказать Вам кое-что впоследствии. Теперь нет и времени.
Первые две партии за первый и второй призы играл как следует, на выигрыш. Сделал ничьи (случайные), третью – прямо на ничью и я, и Вейс. Почему, спросите Вы? Условия этого матча донельзя глупы, скажу кратко. Победитель – выигравший две партии; первые четыре ничьи не считаются; но, далее гласит правило, если один игрок имеет одну выигранную партию, то он может требовать окончания матча, если было четыре ничьи. То они, т. е. ничьи, не считаются, то в счет идут. Теперь вот и извольте рисковать дебютом (гамбитом). Проиграл и матч, и первый приз, и славу потерял.
Какой же чудак, спрашивается, будет рисковать? Скажу еще: мы донельзя устали. Никакой охоты и ярости к игре. Денег 250 рублей (половина разницы между первым и вторым призами) на полу не подымешь. Стейниц раньше настаивал, что необходимо выиграть две партии. Мудреца не послушались. Много глупостей наделано было в этом турнире».
Обращает на себя внимание упоминание о партии с Мэзоном, которую почему-то Чигорин отказался оканчивать. Разгадку этого надо искать в следующих строках книги Рудольфа Шпильмана «О шахматах и шахматистах», в которой он рассказывал о некрасивых трюках, к которым прибегали профессиональные шахматисты, чтобы «заработать» очко.
«Известна вражда между Яновским и Мэзоном. Последний был хуже, чем курильщиком, а именно алкоголиком, и к тому же еще принципиальным противником трезвости. Яновский, человек до крайности нервный, безумно раздражался, когда против него усаживался Мэзон в подобном состоянии, и почти не способен был играть. Мэзон ловко умел этим пользоваться: всякий раз, как ему приходилось играть с Яновским, он давал волю своей „привычке“ – и всегда выигрывал».
Можно предполагать, что Мэзон такой трюк применил и против Чигорина. Встреча их в первом круге закончилась неслыханно быстрым поражением русского чемпиона. Михаил Иванович сдался уже на 13-м (!) ходу, «зевнув» за два хода до этого сразу слона и ферзя! Очевидно, Чигорин был настолько раздражен неэтичным поведением партнера, что просто не мог соображать. Ведь хотя и сам он не был врагом бутылки, но ему казалось чудовищным приходить на международное соревнование пьяным, да еще не из-за печальной случайности или слабохарактерности, а чтобы потрепать нервы противнику!
Встреча Мэзона с Чигориным во втором круге после четырехчасовой борьбы была прервана на два часа в крайне острой позиции. У Чигорина на доске оставались король, ферзь, ладья и слон при четырех пешках, у Мэзона – король, ферзь, ладья и конь при пяти пешках. Однако фигуры Чигорина были расположены активнее, его слон надежно прикрывал короля, тогда как король Мэзона находился под постоянными угрозами. Но даже если б Чигорину не удалось создать опасной контратаки, то достаточно было бы разменять слона на коня, дабы перейти в тяжелофигурный эндшпиль с максимальными шансами на ничью. А ведь в эндшпиле Чигорин был особенно силен!
Словом, все решало доигрывание, и лишняя пешка отнюдь не обеспечивала Мэзону победы.
Что случилось на самом деле, мы точно не знаем. Турнирный сборник сухо сообщает, что Чигорин не явился якобы к доигрыванию и ему было зачтено поражение.
Трудно поверить, что столь точный и аккуратный в своем спортивном поведении человек мог так манкировать турнирным долгом и без борьбы подарить драгоценные пол-очка не только противнику – Мэзону, но и своему главному сопернику – Вейсу. Более вероятно, что Чигорин явился для продолжения борьбы, но доигрывать с нарочито пьяным Мэзоном не стал, поскольку турнирный комитет, оберегая «священные права личности», не унял распоясавшегося американца и не перенес доигрывание на другой день.
Вряд ли кто из тогдашних маэстро был способен на такую спортивную принципиальность, на такую борьбу с нарушением шахматной этики!
Вся эта история, кстати сказать, снова показывает, как вредно отразились на Чигорине шестилетний отрыв от международной практики и незнакомство с нравами своих зарубежных коллег.
