Попытки нервировать партнера случались и позже – в наши дни. Лет тридцать назад автор этих строк играл турнирную партию с известным ленинградским мастером. Тот попал в тяжелое положение – впору сдаваться. И тогда вдруг мой противник запел! Исполнение арии не отличалось высоким качеством, но на этом и строился весь «тонкий психологический расчет». Я пригласил судью турнира. Судья предложил певцу бросить вокал и вернуться к шахматам. Но мой партнер невозмутимо возразил, что шахматным кодексом нежелательность пения не предусмотрена, что поет он тогда, когда идут его контрольные часы, а не мои, и поэтому для жалобы нет основания. И он завел новую арию. Судья так и не сумел прекратить пение. Впрочем, партию мой партнер все-таки проиграл.
А вот чисто психологическая «ловушка», осуществленная сравнительно недавно. В одном женском турнире участница подставила своего ферзя под бой легкой фигуры противницы… и ударилась в слезы. Партнерша смутилась и, не делая хода, пошла советоваться с тренером. «Моя противница плачет из-за допущенной ошибки, – сказала она. – Ферзя, бедная, зевнула. Должна ли я его брать и победить в результате глупой случайности? Или сделать вид, что не заметила подставки и сделать другой ход?»
– Спорт есть спорт! – веско заявил тренер. – Согласно кодексу никто не имеет права делать поблажек. Играйте в полную силу! Берите!
Жалостливая шахматистка вздохнула и поплелась к доске. Неохотно взяла подставленного ферзя. И вдруг случилось неожиданное! Слезы противницы моментально высохли, она весело улыбнулась и объявила доброй душе мат в три хода.
Конечно, такие случаи в советской спортивной практике являются исключением, но среди западноевропейских и американских шахматных профессионалов они постоянно бытуют и ныне.
В одной из олимпиад ФИДЕ несколько лет назад известный аргентинский гроссмейстер Найдорф в сложной обоюдоострой позиции внезапно охнул, схватился за голову и прошептал: «Какая ужасная ошибка!» Бдительный противник радостно схватил подставленную фигуру… и сейчас же получил мат. Развеселившийся Найдорф пошел хвастаться коллегам своей «ловкостью», а когда советские гроссмейстеры начали дружески стыдить его за неэтичный поступок, он их просто не понял!
В интервью, данном по возвращении в Россию, Михаил Иванович расшифровал причины своего недовольства коллегами по турниру.
– Большинство съехавшихся в Нью-Йорк игроков, – сказал он, – приехали туда только за долларами, очень мало радело собственно о шахматной игре, а при этих условиях турнир не мог представлять особенного интереса.
У Стейница, – заявил в заключение Чигорин, – тоже есть свои слабости. Он довольно капризен, придирчив, но Стейниц любит шахматную игру как игру, а не только как средство наживать большие деньги. Что же касается большинства остальных международных игроков, то они смотрят на шахматную игру совсем иначе.
Позже Чигорин говорил, что «когда Стейниц отрешается от своих стратегических маневров, увлекаемый комбинациями и создающимися сложными положениями, то замыслы его всегда остроумны».
Русскому чемпиону надолго запомнилось неэтичное поведение некоторых зарубежных профессионалов. Для человека, рассматривавшего шахматы как высокое искусство, их трюки были профанацией любимого дела. «Так поступают только мазурики, а не собраты по шахматному искусству!» – возмущался Чигорин, рассказывая о своей поездке. Он понимал, что безудержная погоня за деньгами вредно отражается на творческом содержании игры. Пять лет спустя, перечисляя в обзоре мировой шахматной жизни наиболее значительные из происходивших дотоле соревнований, Михаил Иванович так писал о шахматном профессионализме:
«В число этих международных турниров могут быть внесены только Лондонский 1851 г., Парижский 1867 г., Баден-Баденский 1870 г., Венский 1873 г., Парижский 1878 г., Венский 1882 г., Лондонский 1883 г. и Нью-Йоркский 1889 г.
Не лишне заметить, что вначале на больших турнирах игроки не были стеснены временем (на обдумывание ходов. –
Партию Гунсбергу, о которой Михаил Иванович упоминает в письме к Хомутову, он проиграл, пытаясь в явно ничейном положении необоснованно осложнить борьбу, дабы взять реванш за проигрыш в первом круге. Поражения Чигорина во встречах с Гунсбергом имели важные последствия. Именно Гунсберга Чигорин предложил Гаванскому шахматному клубу как своего партнера для матча на Кубе в 1890 году. Сам он объяснял это тем, что хотел реабилитировать себя в общественном мнении за нью-йоркские проигрыши английскому маэстро, но, конечно, причины выбора Чигориным Гунсберга, как партнера в матче, были гораздо глубже.
Чигорин готовился к новому, решающему матчу со Стейницем, на что имел уже принципиальное согласие чемпиона мира. Талантливый маэстро Исидор Гунсберг – по происхождению венгерский еврей, с юности натурализовавшийся в Англии, – был творческим и спортивным последователем Стейница по своему осторожному, расчетливому стилю игры в духе принципов «новой» школы, по хладнокровию и выдержке, по спортивной практичности и даже по дебютному репертуару.
Как раз в этот период Гунсберг добился максимальных успехов в своей жизни: взял первые призы на международных турнирах в Гамбурге в 1885 году и Брэдфорде в 1888 году, а в 1887 году выиграл матч на звание чемпиона Англии у Блекберна со счетом +5, –2, =6.
Таким образом, Чигорин, желая потренироваться перед новым матчем за шахматную корону в маневренной борьбе и в разыгрывании закрытых дебютов, избрал себе в противники не только одного из ведущих шахматистов мира, но и своего рода дублера Стейница.
Договорившись с Гаванским шахматным клубом о выборе будущего партнера и об условиях поединка, Михаил Иванович отплыл на родину и после полугодового отсутствия 13 июня 1889 года прибыл в Петербург.
Второе полугодие 1889 года пролетело быстро. Летнее время всегда резко уменьшало количество посетителей Петербургского шахматного клуба. Но осенью Чигорин, готовившийся к отъезду на Кубу, обнаружил, что его враги не дремлют. Алапин, неутомимо продолжавший свою деятельность, сколотил большую группу членов шахматного клуба и деятельно готовился к захвату браздов правления в свои руки.
Формальный повод представлялся ему очень удачным: перевыборы правления клуба, которые к тому же были приурочены (совершенно незаконно) к декабрю, когда Чигорин вторично отправился на Кубу для матча с Гунсбергом. Нелепо было обсуждать деятельность организации и выбирать новое руководство, когда ее председатель отсутствует, но алапинцев это не смущало. Перевыборы состоялись, и Чигорин узнал, уже находясь за рубежом, что председателем он переизбран, но большинством всего в три голоса, что, конечно, было для него оскорбительно.
1 января 1890 года в Гаване начался матч Чигорин – Гунсберг.
Условия соревнования были таковы: играть до десяти выигранных партий. Первые десять ничьих в итоговом счете матча не считаются.
Чигорина кубинцы встретили очень радушно. Никто из них не сомневался в победе русского маэстро. Даже сам Гунсберг, по его собственному признанию, был уверен, что проиграет матч. Впрочем, для него любой исход борьбы был выгоден. Шахматист-профессионал, журналист, редактирующий шахматные отделы в двух популярнейших английских газетах «Дейли телеграф» и «Дейли ньюс», Гунсберг сознавал, что матч с
