ударив жезлом о землю, воскликнул:
— Теки же!
И возник источник, и забил ключ, и потекла река Текижа.
. . . . .
У бабушкиных знакомых — швейная машина, которая не будет работать, если ее не подержать полчаса в русской печке или в духовке.
. . . . .
В 1919 году приезжали в Боровск из окрестных деревень мужики, ходили по домам, спрашивали:
— А не продается ли тут комод с белыми зубами?
— Что за комод с зубами?
— А на котором ребятишкам побренчать можно.
Имелся в виду рояль.
Был, говорят, случай. Купил — выменял на муку и картошку — один мужичок рояль. А рояль был большой, полуконцертный, ни за что не лезет в избу. Пришлось пропиливать стену. Белые зубы оказались в горенке, а хвост — в сенях. Заменял стол. На нем стояли горшки, чугуны, крынки…
. . . . .
За чаем бабушка рассказывала:
— Жил-был в купеческой Москве Савва Никитич, фабрикант, владелец кирпичных заводов. Богатырь, силач и росту как Петр Великий или Гулливер. И при том этот Савва Никитич был чудак первой гильдии.
Зимой у Кацеповых собрались гости. Вздумали после чая играть в снежки. Вышли во двор и стали кидаться снегом.
У Кацеповых жила гувернантка Ольга Егоровна, маленькая, шустрая старушоночка. Она все старалась подскочить и кинуть Савве Никитичу за шиворот снега. Все бегает вокруг и никак не может допрыгнуть до его великанской шеи.
А ему надоело так… Он взял уважаемую Ольгу Егоровну за талию, поднял, перевернул и сунул ее вверх ногами в снег.
Так она и дрыгала своими коротенькими ножками в полосатых чулках.
. . . . .
Боровский водовоз. Крепкий немолодой мужичок в вытертой кожаной фуражке. Развозит воду по хозяевам. Его ждут, не уходят гулять, чтобы не остаться без воды.
Взволнованный голос у соседей:
— Водовоз приехал!
Первого числа каждого месяца, когда водовоз получает с хозяев деньги, он напивается. Но и пьяный развозит воду.
Как частника, его лишили избирательного голоса. Очень обиделся, хлопотал:
— Какой же я частник? Я на общество работаю!
Наконец вернули голос.
На радостях крепко выпил и пьяный возил свою бочку по городу. Подошел к милиционеру:
— Милиционер! Я право голоса получил! Могу я петь?
— Пой.
И он шел рядом с коричневой своей, дубового цвета, бочкой, лихо крутил в воздухе вожжами, будто на свадьбу ехал, и пел.
. . . . .
Настоящая московская речь:
— Жира стояла уж-жасная.
— Шилун ты какой!
— Два шига сделал и стаит.
. . . . .
Бабушка:
— Юлию Николаевну не узнать. Старенькая, согнутенькая ходит.
. . . . .
Бабушкин муж Аркапур. Отчим нашего отца. Читает Библию. Книгу Притчей Соломоновых. На полях делает карандашом пометки, некоторые стихи подчеркивает. Например:
«Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливой женою в пространном доме».
«Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него».
«Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней».
«Удали неправедного от царя и престол его утвердится правдою».
На полях: Распутин.
«Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена — равны».
«Соблюдающий закон — блажен».
«Розга и обличение дают мудрость».
«Где слово царя, там — власть; и кто скажет ему: что ты делаешь?»
«Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака — тому не жать».
Приписано: колхозы.
Вот так и вырисовывается, как на фотографической пластинке, весь характер человека и взгляды его…
У Аркапура трое детей. Дочь Лёлю в семнадцатом году он проклял. Да, проклял самым настоящим, классическим образом. Узнав за обедом от старшего сына Сергея, что Лелин жених Леонид Гельфенбейн — не русский немец, за которого он себя выдавал, а крещеный еврей, Аркапур задрожал, поднялся над столом, вытянул руку и страшным голосом возгласил:
— Проклинаю!..
Леля и жених ее уехали в Москву, там венчались (вчетвером, две пары, потому что брат Леонида Анатолий влюбился по фотографической карточке в Лелину кузину Настю Кацепову) и уехали в Симферополь к Гельфенбейнам старшим. После Перекопа и прочего оказались в Константинополе.
Теперь они в Сербии. Леонид — королевский судья.
Бабушка украдкой от мужа переписывается с Лелей.
. . . . .
Аркапур — член Русского собрания. Монархист. Шовинист. Патриот из тех, кого называют квасными.
Хорошо помню отпечатанные в типографии плакатики, висевшие на каждой площадке парадной лестницы пурышевского дома на Фонтанке, 54:
«По-немецки говорить запрещается».
Я и тогда, маленький, удивлялся: кому придет в голову говорить по-немецки на лестнице!
Для Леонида Аркапур сделал исключение. Очень уж приглянулся, понравился ему этот молодой, белозубый, статный и веселый немчик в русской земгусарской форме. И при этом какой ум, какая деловая хватка! Тот еще не стал женихом, еще обручения не было, а Аркапур уже дня не мог провести без него.
Старший сын Аркапура Сергей, помогавший отцу в делах, испытывал ревность совершенно женскую.
Возникли у него подозрения. Уговорил сводную сестру Тэну, и они вместе поехали на Васильевский остров в университет. За синенькую бумажку канцелярист разыскал бумаги братьев Гельфенбейнов и подтвердил:
— Да, крещеные евреи.
В тот же день, за обедом, как бы между прочим Сергей сказал:
— А вы знаете, папаша, ведь Леонид — жид?
Тут вот и затряслась седая патриаршая борода Аркадия Константиновича. Тут он и побагровел, и поднялся над столом, и протянул задрожавшую руку в сторону Лели:
— Проклинаю!..
