Мао Цзэдун

маневренную войну с тем, чтобы наносить значительные потери японским войскам³¹.

Важное значение в выработке тактики ведения войны имело расширенное совещание Политбюро ЦК, созванное Ло Фу и Мао 22 августа 1937 года в небольшой деревеньке близ уездного города Лочуань в ста восьмидесяти ли к югу от Яньани. Участвовали в нем двадцать три человека, в том числе, кроме партийных руководителей, крупные армейские командиры. После бурных четырехдневных дебатов победу одержал Мао Цзэдун. Была принята написанная Ло Фу резолюция, обязывавшая 8-ю НРА на первых порах вести маневренно-партизанскую войну во взаимодействии с другими китайскими частями, чтобы завоевать «доверие» нанкинского правительства и одобрение общественности. В случае же возможного прорыва фронта со стороны японцев войскам, руководимым компартией, предписывалось перейти к самостоятельным, чисто партизанским действиям с расширением районов их боевых операций по территории всего Северного Китая, оккупированного японцами³².

Воодушевленный победой, Мао немедленно постарался ее закрепить и уже через два дня после Лочуаньского совещания на заседании Постоянного комитета Политбюро объявил: «Политический и организационный уровень пролетариата выше уровня буржуазии… Ведя совместную [с Гоминьданом войну] сопротивления Японии, нам надо соединять воедино национальную и социальную революции. В длительный период единого фронта Гоминьдан будет оказывать планомерное и всестороннее воздействие на компартию и Красную армию, стараясь переманить их на свою сторону. Мы должны повысить политическую бдительность. Надо сделать так, чтобы крестьянство и мелкая буржуазия последовали за нами. Внутри Гоминьдана есть некоторые колеблющиеся между ГМД и КПК элементы. Это создает для нас благоприятные условия, при которых компартия будет переманивать на свою сторону Гоминьдан. Вопрос о том, кто кого переманит, решится в борьбе между двумя партиями». В заключение Мао предупредил, что отныне главной опасностью внутри КПК следует считать «правый оппортунизм»³³ (имелось в виду «капитулянтство» перед Гоминьданом и отказ от борьбы за социалистическую революцию).

Основные тезисы этого выступления он повторил через несколько дней на собрании высшего партактива в Яньани, особо выделив мысль о том, что в ходе войны коммунисты «должны будут, создав демократическую республику рабочих, крестьян и буржуазии, подготовить переход к социализму». Казалось, именно этот вопрос, а отнюдь не война с Японией занимали тогда почти все его воображение. «Либо мы одолеем их [гоминьдановцев], либо они нас», — твердил он, не уставая доказывать, что войска КПК обязаны вести только партизанские действия в горной местности, «независимые и самостоятельные», беречь силы и никоим образом не являться марионеткой в руках Чан Кайши. Ведь антияпонская война будет носить затяжной характер, разъяснял он, так что надо набраться терпения и ждать, пока японская армия истощит свои силы³⁴. «Враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем», — продолжал он следовать своему излюбленному правилу.

Конечно, в его словах было много смысла. Как и любой другой милитарист в Китае, Мао прекрасно понимал, что его могущество и даже существование целиком зависят от того, насколько сильна его армия. Ни партия, ни массовое движение, как мы уже видели, ничего не стоили, если не опирались на военную силу. Только винтовка по-прежнему рождала власть. Как же мог он в таких условиях рисковать своими вооруженными силами, подставляя их под удар японцев? Ведь потеряй он их, и тогда Чан Кайши сам бы тут же разорвал с ним единый фронт, а затем бросил против него войска и раздавил, как ничтожного муравья. Просто удивительно, как его оппоненты не желали замечать очевидного, несмотря на титанические усилия Мао, настойчиво разъяснявшего им суть своей военной стратегии!³⁵ Впрочем, после Лочуаньского совещания противников его курса стало гораздо меньше. И Чжу Дэ, и Пэн Дэхуай, и многие другие приняли его «партизанские» идеи.

Гоминьдановская же армия тем временем отступала, терпя одно катастрофическое поражение за другим. В июле японские войска взяли Пекин и Тяньцзинь. В ноябре — Тайюань (столицу провинции Шаньси) и Шанхай.

Наступление императорских войск продолжалось, и ничто, казалось, не могло его остановить. В соответствии с договором СССР оказывал Чан Кайши огромную помощь, посылал советников, снабжал деньгами, вооружением. В общем, делал все, что мог. Так же, как во времена Великой революции середины 20-х годов. Но все было без толку. Армия Чан Кайши отступала. Единственное, чего Сталин достиг, так это заверения Чана в том, что тот не заключит мира с японцами. Лидер Китая был готов вести затяжную войну.

И тогда кремлевский диктатор, пристально следивший за драматическим развитием событий на китайских фронтах, понял: надо еще раз продумать тактику КПК. 11 ноября 1937 года он принял Ван Мина, Кан Шэна и Ван Цзясяна, которые попросили его о встрече в связи с отъездом Ван Мина и Кан Шэна на родину. Ван Цзясян, прибывший в Москву на лечение (как мы помним, он страдал от ран с апреля 1933 года), оставался исполняющим обязанности руководителя делегации КПК в Коминтерне (под псевдонимом Чжан Ли). В беседе принял участие Димитров.

Сталин обстоятельно инструктировал отъезжавших. Вопросы единого антияпонского фронта и антияпонской войны были, разумеется, затронуты в первую очередь. Судя по дневнику Димитрова, хозяин подчеркнул следующие моменты:

«1) основным для кит[айской] компартии теперь является: влиться в общенациональную волну и захватить руководящую роль;

2) сейчас главным является война, а не аграрная революция, не конфискация земли. (Необходим налог на нужды войны.) Кит[айские] ком[мунисты] перешли от одной крайности к другой — раньше конфисковывали все, а теперь ничего;

3) лозунг один: „Победоносная война за независимость китайского народа“. „За свободный Китай, против япон[ских] захватчиков“;

4) как китайцы будут воевать с внешним врагом — вот решающий вопрос. Когда это окончится, тогда встанет вопрос, как они будут воевать друг с другом;

5) китайцы находятся в более благоприятных условиях, чем были мы в 1918–1920 годах. У нас страна была разделена по линии социальной революции. В Китае — национальная революция, борьба за нац[иональную] незави[симость] и свободу, объединение страны и народа;

6) Китай обладает огромными человеческими ресурсами, и я думаю, что Чан Кайши прав, когда говорит, что Китай победит. Нужно самим держаться в нынешней войне».

Сталин обещал помочь Китаю в развитии военной промышленности: «Если у Китая будет собственная военная промышленность, никто не сможет его победить».

Высказал он соображения и относительно военной тактики КПК, посоветовав китайским коммунистам избегать лобовых атак на японцев, поскольку у 8-й армии не было артиллерии. «Ее [8-й армии] тактика, — сказал Сталин, — должна заключаться в… том, чтобы тревожить противника, заманивать его внутрь страны и бить ему в тыл. Необходимо взрывать коммуникации, железнодорожные мосты, [используемые] японской армией». Он потребовал увеличить армию КПК до тридцати дивизий.

«Ни Англия, ни Америка не хотят победы Китая, — добавил он. — Они боятся этой победы, исходя из своих империалистических интересов. Победа Китая повлияет на Индию, Индокитай и т. д. Они хотят, чтобы Япония ослабла в результате войны, но не допустят, чтобы Китай встал на обе ноги. Они хотят иметь в лице Японии цепного сторожевого пса — пугать Китай, так же как они раньше [пугали] царскую Россию, но они не хотят, чтобы у этого пса была возможность самому загрызть свою жертву».

В заключение Сталин сказал: «На китайском партийном съезде[75] нецелесообразно заниматься теоретическими дискуссиями. Теоретические проблемы надо оставить на потом, после окончания войны. Говорить о некапиталистическом пути развития Китая теперь менее целесообразно [у Димитрова дословно: „имеет меньше шансов“], нежели прежде. (Ведь капитализм в Китае развивается!)»³⁶. Как мы помним, на языке Сталина и Коминтерна «некапиталистический путь» в применении к Китаю и другим странам Востока означал «социалистический».