Зачала она в августе 1937 года, незадолго перед отъездом из Яньани. Было ли это результатом краткого перемирия между конфликтовавшими сторонами или Мао применил силу, принудив жену к интимным отношениям, неизвестно. Но, уезжая от мужа в Сиань, Цзычжэнь, по-видимому, еще не знала о том, что произошло.
Родит она 6 апреля 1938 года в Московском роддоме им. профессора Сеченова58. И это будет мальчик, ее шестой ребенок, которого она вроде бы назовет Лёва. (Действительно ли она даст ему русское имя, сказать трудно, но так, по крайней мере, гласит легенда59.) Бедное дитя, однако, не прожив и десяти месяцев, скончается от воспаления легких, и убитая горем Цзычжэнь похоронит его на кладбище под Москвой в какой-то общей могиле60. Всю жизнь она будет терзаться тем, что не уберегла этого последнего от Мао ребенка.
А Мао уже и не вспоминал о ней. Борьба за власть с Ван Мином полностью захватила его. Как раз в конце 1937-го — начале 1938 года до него стал доходить подлинный смысл сталинского единого фронта, выраженный в ноябрьских указаниях вождя. Их Мао интерпретировал по-своему, полагая, что политика Сталина представляла собой хорошо завуалированный тактический ход, направленный не только на объединение всех сил китайской нации на отражение японской агрессии, но и на подготовку условий для дальнейшего захвата власти в Китае компартией.
И он был прав. Как всегда, в основе тактики Сталина лежал обман. От компартии на этот раз действительно требовалось сохранять силы, вести партизанскую борьбу в японском тылу и заманивать агрессора вглубь Китая, чтобы сковать его действия. Одновременно китайские коммунисты должны были энергично пропагандировать новый путь развития страны на послевоенный период: умеренно демократический взамен леворадикального (то есть «„некапиталистического“, или, точнее, социалистического»), не получившего поддержки большинства населения. Надо было отбросить старую идею о том, что Китаю удастся избежать капитализм и осуществить социализм непосредственно, выработав политическую программу, формально исключавшую курс на социалистическое переустройство Китая в ближайшем будущем. Иными словами, вместо теории о непрерывном перерастании демократической революции в социалистическую следовало обосновать концепцию о неизбежности целого демократического этапа в послереволюционном развитии страны. Такой маневр позволил бы компартии значительно расширить массовую базу за счет переманивания на свою сторону представителей промежуточных слоев, выступавших против любой диктатуры, как коммунистической, так и гоминьдановской. Разумеется, этот зигзаг предполагал демонстративное дистанцирование КПК от СССР, стоявшего под пролетарской диктатурой.
Первые элементы новой теории Мао изложил в начале марта 1938 года в интервью английской писательнице и путешественнице Виолете Кресси-Маркс, встретившейся с ним в его городском особняке. На вопрос этой женщины, создана ли китайская компартия по образцу российской, Мао ответил:
— По образцу, данному Марксом и Лениным. Но она [КПК] достаточно независима от России… Как принципы Сунь Ятсена, так и доктрины Ленина и Маркса направлены на улучшение жизни народа, так что пока в Китае эти две идеологии совпадают.
— А если бы позднее на практике обнаружилось, что они не совпали? — допытывалась Кресси- Маркс.
— То, что произойдет позднее, надо оставить людям и посмотреть, что они скажут, — ответил Мао, впервые не став развивать идеи о перерастании демократической революции в социалистическую.
— Считаете ли вы, что коллективное ведение хозяйства хорошо? — продолжала интервью Кресси- Маркс.
— Да, оно несомненно было бы хорошо, если бы мы могли дать людям такой же инвентарь, что и в России, — объяснил Мао, явно давая понять, что до социализма Китаю еще следует дорасти61.
Вскоре, в самом начале мая, Мао высказался на этот счет еще более определенно — в беседах с сотрудником американского посольства, военно-морским офицером Эвансом Карлсоном, посетившим Яньань. Вот что последний докладывал об этом президенту США Франклину Рузвельту [77]: «У меня было две продолжительные беседы с Мао Цзэдуном. Он, конечно, мечтатель, гений. И обладает сверхъестественным даром проникать вглубь проблемы. Я спрашивал его главным образом о планах китайской коммунистической партии на то время, когда война окончится. Он отвечал, что классовая борьба и аграрная революция, как таковые, будут отброшены — до тех пор, пока нация не пройдет через подготовительный этап демократии. С его точки зрения, государство должно владеть рудниками, железными дорогами и банками, организовывать кооперативы и поддерживать частные предприятия. Что касается иностранного капитала, то, по его словам, инвестиции из тех стран, которые готовы сотрудничать с Китаем на основах равенства, необходимо поощрять. Был он очень дружелюбен и сердечен»62. Вспоминая о разговорах с Мао два года спустя, Карлсон добавлял: «Он [Мао] сказал: „Коммунизм не является непосредственной целью, ибо его можно достичь только спустя десятилетия развития. Ему должна предшествовать сильная демократия, за которой последует подготовительный период социализма“». «Совершенно очевидно, — пишет в этой связи собеседник Мао, — что в этих словах не было ничего чересчур радикального»63.
До встречи с Мао, в декабре 1937-го — феврале 1938 года, Карлсон инспектировал войска 8-й армии, действовавшие в японском тылу в провинции Шаньси, где беседовал с Чжу Дэ и другими людьми, близкими к Мао. Его вывод из всех этих встреч был один: «Китайская коммунистическая группа (так называемая) — не коммунистическая в том смысле, какой мы вкладываем в этот термин… Я бы назвал их группой либеральных демократов, а может быть, социал-демократов (но не нацистской породы). Они хотят равенства возможностей и честного правительства… Это не коммунизм в нашем понимании»64. Поверил ли Рузвельт своему бывшему телохранителю или нет, неизвестно, но то, что новая концепция китайской революции начала в то время обретать свои законченные черты, очевидно. Вместе с Чжу Дэ и некоторыми другими членами руководства КПК, разделявшими его взгляды, Мао начал ее эффективную пропаганду.
Обоснование этой концепции Мао продолжил в лекциях о диалектическом материализме. «На настоящем этапе в Китае, — говорил он, — задачи философии подчинены общим задачам свержения империализма и полуфеодальной системы, всестороннего развития буржуазной демократии, создания
Между тем обстановка на фронтах Китая продолжала ухудшаться. 13 декабря пала столица страны Нанкин. Обезумевшие захватчики устроили в нем дикую резню. За несколько дней было убито более 300 тысяч мирных жителей, 20 тысяч женщин изнасиловано. Опьяненные кровью беззащитных жертв японские солдаты глумились над побежденными. Центральное правительство эвакуировалось в Ухань.
Туда же вскоре (17 декабря) вылетел и Ван Мин, по решению Политбюро возглавивший Чанцзянское бюро ЦК (Чанцзян — китайское название реки Янцзы). Там, в Ухани, он, по существу, создавал свой, параллельный яньаньскому, центр власти, начав осуществлять иную, более дипломатичную, нежели Мао, политику единого фронта66. Гибкий Чжоу Эньлай, с 1936 года занимавшийся как раз вопросами установления и укрепления сотрудничества с Гоминьданом, моментально переметнулся на его сторону. Поддержку Вану оказали также Кан Шэн и Чжан Готао, а также (отчасти) Бо Гу. В конце февраля — начале марта 1938 года на совещании Политбюро в Яньани члены ванминовской фракции дали открытый бой сторонникам Мао Цзэдуна, среди которых особенную активность проявляли Ло Фу и Жэнь Биши. (Последний безоговорочно поддерживал Мао с осени 1936 года, с тех пор, как вместе с войсками 2-го фронта Красной армии пришел в Северную Шэньси. Имевшие место в прошлом разногласия между ним и Мао были благополучно разрешены.) Ни одной из сторон, однако, не удалось одолеть другую. Баланс сил в руководстве партии на какое-то время оказался примерно равным.
И тогда Мао решил отправить одного из своих ближайших единомышленников в Москву доложить обстановку и запросить инструкции. Выбрал он Жэнь Биши, исходя, по-видимому, из правила «за одного битого двух небитых дают»: вечно смурной и жалующийся на здоровье Жэнь чувствовал вину перед Мао за то, что участвовал в его беспощадной травле в начале 30-х годов. 5 марта вместе со своей женой Чэнь Цунъин (она же Чжэн Сун) и сестрой погибшего Цай Хэсэня, Цай Чан (русский псевдоним — Роза Николаева), он выехал в столицу провинции Ганьсу город Ланьчжоу, а оттуда в середине марта вылетел (через Синьцзян) в Москву. Борьба Мао Цзэдуна за безраздельную власть в КПК вступила в финальную
