Александр Папченко
Кузнечик
Квартира выглядела ужасно. У книжного шкафа отвалилась ножка. Шкаф накренился, и книги, растопырив пыльные страницы, разлетелись по полу в опасной близости от банок с побелкой. По стенам змеились трещины, и кое-где свисали клочки старых обоев. Ремонт…
Посреди всего этого безобразия сидел на кровати Тимка и сонно щурился на яркое июльское солнце. Было уже порядком времени, но про Тимку, по всей видимости, забыли. Он потерялся среди банок с краской и рулонов линолеума. Тимка щурился, зевал и слушал невеселые голоса, доносящиеся из-за стены:
— Сейчас я поверну, а ты держи, — это папа.
— Да оставь ты его, а то, не дай бог, еще отвалится, — это мама.
— К нам не должно быть претензий. Никаких. Только ажур, — папа.
— Александр, осторожно! — мама. Грохот. Упала полка?
— Я же тебе говорила, — мама жалобно.
— Вечно вы, женщины, из-за каждого пустяка…
— Дай я перевяжу…
— Ерунда!
Очень сильный грохот. Тимка вздрогнул. Упал шкаф?
— Мы так никуда не уедем, — мама голосом в преддверии истерики.
— Дай мне лучше отвертку с коричневой… я тебе говорю, с коричневой ручкой. Неужели так трудно сообразить?..
Просто сильный грохот. Тимка недоуменно пожал плечами. Все, что могло упасть, уже упало. Может быть, кто-то упал в обморок? Тимка перестал прислушиваться, сунул ноги в нагретые солнцем тапочки и побрел в туалет. В приоткрытую дверь кухни было видно, как бродят в известковом тумане родители…
«Неутешительно, — думал Тимка, возвращаясь из туалета, — деда снова заперли… Вместе с коллекцией. Принципиального старика заперли вместе с марками в собственном кабинете. Ясное дело — марочки любят порядок и не любят пыли. А тут такой ремонт! — Тимка зевнул. — Не дался живым дедище. Сражался, как… до последней капли воли».
— Доломали? — выглянув из кабинета, поинтересовался дед. — Можно идти завтракать?
— Почему это… — хотела было оправдаться мама.
— Ага, — дед многозначительно хмыкнул, — еще не доломали… — и, отодвинув ногой кусок отвалившейся штукатурки, заметил: — Продолжайте.
— Папа, — сказала мама, — ты разве не видишь, что Александр…
— Вижу… штурм Кенигсберга. Только там для установки фугасов специальные траншеи рыли и уж, конечно, перед взрывами своих оповещали.
— Какие еще траншеи? — обиделась мама. — Александр штукатурит…
— Да? — искренне удивился дед. — А я думал, репетирует сложный акробатический трюк. Весь вечер на манеже и так далее.
Действительно, Тимкин папа был похож на акробата. Стиснув в зубах отвертку с длинной коричневой ручкой, он стоял одной ногой на подоконнике, другой на стуле и, балансируя, тянулся рукой с зажатым в ней мастерком под потолок.
Тимка хмыкнул и тут же получил от мамы профилактический подзатыльник. Но не обиделся.
А дед подумал, посмотрел и сказал:
— Как только Александр Сергеевич свалится, ты, Нина, мне чайку нальешь?
— Папа, — мама сделала укоризненное лицо, но Тимкин папа все равно упал, и Тимка сразу понял, что это так гремело все утро. Это падали родители.
— Евгений Иванович! — обиженно сказал Тимкин папа, поднимаясь. А дед сказал на это:
— Любое тело… пардон, любое физическое тело, будучи отклонено от вертикальной оси более чем на 45 градусов, всегда падает под воздействием силы тяготения, если только оное тело не Тарзан и не успеет зацепиться за что-нибудь.
Тимкин папа никогда не был никаким Тарзаном и поэтому очень хорошо подпадал под закон физики. Потирая ушибленное колено, он сказал, что пусть мама быстрее кормит всех и особенно деда. Потому что когда Евгений Иванович голодный, он вообще…
— Да, — сказал дед, — я и так-то, но уж когда голоден, я иногда вообще.
Тут мама побыстрее накрыла стол в комнате. Как и следовало ожидать, известка трещала на зубах. Дед раскачивался на стуле, который скрипел. Тимка подумал и тоже стал скрипеть стулом. Как будто качка. Как будто их с дедом качает на одной волне.
— Нина, у тебя не найдется противогаза? — спросил дед.
— Нет, — сказала мама.
— Без противогаза трудно пить такой компот. Приходится цедить известку сквозь зубы. А от этого образуется зубной камень повышенной прочности. А зубы у меня, сама знаешь…
Мама хотела было ответить, но промолчала и только махнула рукой.
— Ну вот что, до-мо-чад-цы! — отодвинув пустой стакан, сказал дед. — У вас тут этого так называемого ремонта еще на два дня, не так ли?
Мама кивнула. Папа нервно вздохнул.
— Поэтому я забираю Тимку, и мы уезжаем. К часу «че» будем на месте. Как огурчики. А вы тут без помех занимайтесь акробатикой.
— Но, — возразила было мама, — еще же документы…
— Именно поэтому, — сказал дед.
— И собраться. И я вообще не понимаю, зачем это делать… Куда-то переться? С твоим здоровьем, папа!
— Оставь, — Тимкин отец облокотился на стол. — Так, наверно, правильно. Не знаю, лучше ли… Но в четверг в семнадцать часов…
— Я помню, — сказал дед.
Мама принялась убирать посуду со стола. Тимка показал деду большой палец.
— Значит, рубить? — спросил дед.
— Господи, что еще рубить?! — ужаснулась мама.
— Швартовы, сударыня, швартовы, — сказал Дед.
— А еще… — проговорил Тимка и чуть покраснел.
— А еще, — сказал Тимка, оставшись с дедом наедине, — возьмем Альку? А?
— Какую такую Альку? — не понял дед.
— Ну, Ольгу с шестнадцатой… С которой я в пионерский лагерь в прошлом году ездил.
Дед поглядел на Тимку и неожиданно легко согласился:
— Альку так Альку. Отпустят — возьмем.
— Ты не бойся, дед. С тобой кого хочешь отпустят, — повеселел Тимка. — У тебя вид, знаешь, какой представительный. На такой вид самый нервный родитель может смело положиться. Так что ты не бойся. Мы их быстренько уговорим.
Однако брали Альку достаточно долго. Дело в том, что Алька не была сиротой. К сожалению, у нее были родители. Люди мнительные и закомплексованные, как и всякие родители. Только благодаря представительному виду Евгения Ивановича и его безупречной репутации Альку отпустили.
— Евгений Иванович! — сказала Алька, восхищенно глядя на деда. — Это правда? Правда, правда! — Она заскакала на одной ноге и вдруг ткнула деда носом куда-то в ухо. Поцеловала, значит.
— Ну вот, — смутился дед, — еще не поехали, а я уже чувствую себя достаточно глупо.
— Ехали-поехали, — защебетала Алька, забираясь на заднее сиденье. — Евгений Иванович, вас все
