связкой сочинских ракушек – мерно, надсадно. Под него классно спать – если привыкнуть, конечно.
А ваза, тончайшего фарфора сталинская ваза, вся в бензиновых размывах и прошловековой цветочной лепнине!
А торшер с тремя чёрными лампами-сомбреро! Я вдруг замечаю, что он похож (ха-ха) на салют! Длиннющие траектории стеблей стремительно выносят сомбреро из-за телевизора – и чуть не упирают их в люстру, где они бессильно нависают и вот-вот обсыпятся.
А мой огромный, монументальный ковёр – всю комнату заполняет он уютным розовым светом!
Ну и конечно, смысловой центр всего уголка: дореволюционные прабабушкины часы в длинном резном гробике, эдакая вещь в себе. Вообще они ещё живые. Если их завести, они будут тихонько отхрюкивать время совершенно невпопад, вызывая во мне безудержный смех.
Так что лучше их не заводить.
По пути в ванную я, как всегда, повисаю на турнике, закреплённом над дверью.
Ой, как моё мясо гудит и ноет! (Вчера утром, перед свиданием, делал спину и бицепс.) Моим разоспавшимся забитым мышцам нужно долго тянуться, так что лучше сразу войти в тонус под горячим душем, повысить температуру тела, разогнать застоявшуюся молочную кислоту и другие продукты распада... После горячего – сразу ледяной, пока всё тело не разгорится звонкой мерзлотой!
И – растираться, растираться...
Да здравствует новый день!!
На кухню не зайти без тёмных очков. На углу стола группа опарышей ждёт своей участи. (Это аминокислоты.) Заныл, завизжал блендер взбиваемым белковым коктейлем, затарахтел кусками льда (люблю похолоднее).
Начало одиннадцатого. Наконец я в форме. Наконец я, уже в шортах и майке (лучшая рабочая одежда!), уже с пахучим кофе и тарелкой творога (белок опять же!) могу (теперь уже официально!) воссесть на любимое кресло – кожаное, винтовое, скрипучее. И, почесав ласково по мышке ноутбука – проснись, малыш! – наконец-то взять в левую руку трубку телефона. Моё основное средство производства.
...да, таким бодреньким трудоголиком что-то давно себя не помню. Герой! Возбуждённо кидаюсь в не такой уж и бурлящий утренний водоворот... Несколько неестественно. Зачем, почему? Неужели... в розовом солнечном кипении продолжается вчерашний ночной полёт?
И вдруг реально ощутилось: именно так оно и есть.
«Так я Икар», – подумал я с некоторой на себя досадой. (А кому охота спалиться?..)
Да, вдруг реально ощутилось, что, не случись вчера будоражащей встречи с этой девчонкой, не было бы и звенящего утра, не было бы батареи солнечных зайчиков, торшера-салюта, опарышей- аминокислот...
Ничего такого я бы просто не заметил.
...ну и ну. А и пусть! Не я ль желал себе такую участь? (В смысле – влюбиться, туда-сюда?)
...а потом? – я автоматически разглядываю себя в тёмном стекле Фисиного портрета. Кстати, всё пространство над столом испещрено Фисиными фото в рамочках – сюр, гляссе, ню. (Я фотограф и вуайерист.)
– М...к ты, а не вуайерист. А потом – суп с котом. Пора уже снимать иконостас. – Кто-то вроде за меня решает три вопроса сразу.
...кто бы это был?..
Я вдруг переношусь к моей девчушке – она сейчас, небось, ещё посапывает полуоткрытыми губками, досматривает свой сладкий одиннадцатый сон. Хочется за нею подглядеть, погладить немножко, взять на ручки, отнести в туалетик. (Шутка.) Опять печаль подходит к сердцу и тревога – какие там планы у неё на сегодня, а вспомнит ли, как проснётся, сразу про меня, а будет ли рада звонку... Ведь она-то, наверно, никакого такого полёта и не испытывает...
...а мне, Икару, грохнуться оземь с восковыми моими крыльями!..
Из затянувшейся прострации меня резко и неприятно выводит телефонный звонок.
– Это... «Регион... регионинвест»?
– «...Мол-инвест», – поправляю с достоинством.
– А-а, Роман! Ты, шо ль? Шо за фирмы у тебя мудрёные!.. Та это ж Пал Палыч, Тихорэцк, – слышу знакомый бас, родные южные интонации.
...и вспоминаю с ужасом, что резинки, резинки-то уже давно пришли, а я всё не сподоблюсь не то что выслать в Краснодар – даже Махмуда послать за ними на DHL... (Махмуд – водитель и экспедитор.)
– Пал Палыч, дорогой, ну не вышлют никак эти испанцы, я уж с ними и так, и этак – необязательный народец, ну потерпите ещё пару деньков, как там погода на Кубани?..
– Погода шепчет. – «Гэ» фрикативное, как у Горбачёва. – Ты вот что это. Скажи своим испанцам, что машина для обезволошивания хороша – свиней шпарит, что надо. А резинки штатные – говно. Понял? Я за смену шестьдесят хряков бью, так уж неделю как по второму разу прогоняю – не отшкрябывают, понимаешь, ни хрена. Это раз. Два. Чем мне обесшкуривать?! Подумай. Кишки опорожнять. Копыта снимать. Кости дробить! Меня директор задолбал, слушай – модернизируй, грит, убой, а денег даёт – кот нассал...
Да, много проблем у Гусаря Пал Палыча, главного инженера крупного кубанского мясокомбината. И так ведь всё изложит – задушевно, а вместе с тем командно, что сразу как-то и пообмякнешь, и почешешься задумчиво – может, действительно должен ему чего?.. Так вот и сейчас – можно долго слушать административный басок его, но я уже понимаю, куда он клонит: только подуло отсрочкой платежа – извините, не мне ж проплачивать в Испанию за житницу России! (А за шпарчан[9] не по-детски поделился я тогда с Пал Палычем – из четырёх с половиной чистой прибыли целая штука зелени прилипла в одно касание к огромной клешне его.)
Как видите, случается когда приторговать и оборудованием. Но куш срываешь нечасто: повоюйте-ка, попробуйте с именитым немецким производителем! Повтюхивайте невнятные испанские агрегаты, не разумея в них хотя бы настолько, сколь надобно для того, чтобы маячащий человеческий фактор логически сочёлся с действительной потребностью клиента!
...ах я безответственный козлина! Час назад ещё как надо было послать Махмуда сначала в «Клиппром», где клипсы делают (кстати, ещё и туда позвонить, чтоб девятку на семёрку заменили), а потом – с заменой – в Ковров за возвратом... А теперь что он успеет-то? Или успеет?.. А, пусть едет – главное, чтобы в Коврове был до пяти, а когда вернётся... когда вернётся, я спать уже буду и телефон отключу! В итоге, за что плачу ему я триста баксов плюс бензин?!
Я быстро и без аппетита заглатываю творог. Запиваю остывшим кофе. Открываю клиентскую тетрадь. Клиентов у меня штук девяносто, а кормят-то пять – семь, не больше! Остальные берут по коробочке раз в полгода. Этих желательно время от времени стимулировать: поприветствовать, чтоб не забыли, справиться, как дети, ну, и вообще – не подошла ли потребность...
Звоню!
– Альберт Никанорович, это...
– Узнал-узнал тебя, голубчик, богатым не будешь!.. Нет, клипсов твоих у меня – жопой жуй. А вот с утречка вспоминал-то я тебя, и не икалось тебе?.. И вот он ты – туточки... Я что хотел спросить-то, Романчик... а нет ли у тебя, голубчик, вампирчика?
– Найдём, как не быть! – отвечаю бодро. (Это ещё что, прости господи?.. Держаться, держаться, незнание своё не выказать!)
– ...а то был тут у нас один немец, старьё такое – «Вурдамакс», так его как в горло вставишь, сосёшь- сосёшь, сосёшь-сосёшь, и долго так – вручную-то, и потери литра три – хоть с кружечкой вокруг ходи, ей- богу... Испанцы твои поинтересней не выдумали чего?
...фуф, речь-то о каком-нибудь кровеотсоснике. Испанцы-то, наверно, выдумали, да с аксессуарами связываться нет сил: навару ноль, а геморрою выше крыши.
– Посмотрим-посмотрим, Альберт Никанорыч... Вы когда же у меня посерьёзней машины спросите – волчок, фаршемешалку, массажёр?.. Шпигорезку, на худой конец?
– Так я держу, Романчик, руку на пульсе. У меня с колбасным пока всё, тьфу-тьфу, чики-пуки. А вот по убою и субпродуктам – швах, прямо скажем. Да, чуть не забыл: меня хозяин озадачил – какой-то модный станочек вышел, «лебединый воротничок» называется, не слышал? Овец гильотинировать... Почему
