что-то о невоздержании. Боюсь, беда его в том, что среди послушников слишком много молодых парней, которым легко оступиться. Да и местное население, знаете ли, жалует монахов — ведь благодаря им в городе бойко идет торговля, так что неприятности никому не нужны. — Мотосукэ вдруг поджал губы и медленно покачал головой. — Нет, мой дорогой друг. Можете предпринять что угодно, но о Дзото и монастыре Четырехкратной Мудрости вам лучше забыть.
Губернатор вскоре ушел. Акитада с Сэймэем уже начали подумывать об ужине, когда явился Тора. Вид у него был настолько подавленный, что Акитада спросил, что случилось.
— Целый день потерял, и все без толку, — мрачно признался Тора.
— Ну-ка садись и расскажи.
Тора взял у Сэймэя из рук предложенную чашку саке и принялся перечислять свои неудачи.
Его рассказ расстроил Акитаду, зато Сэймэй кивал с отеческим одобрением.
— Не нужно так унывать, сынок, — сказал он. — Тебе довелось повстречать злых людей, но ты сохранил свое достоинство и пытался защитить слабого. Ты поступил правильно. Человеку обязательно воздастся за дела его.
Но Тора лишь покачал головой:
— Ничего хорошего я не сделал и зашел сообщить, что завтра утром ухожу.
— Что-о?! — в один голос вскричали Акитада с Сэймэем.
На это Тора ответствовал:
— Я пытался, но понял, что не могу служить вам. Такую одежду, что вы мне дали, носят чиновники, а чиновники — это сброд, который угнетает трудовой люд. Вы послали меня говорить с людьми, которые и собаку-то в честь чиновника не назовут. Не могу я выполнять ваши поручения и устал разъяснять на каждом углу, что я не чиновник, а вы, благородный господин, пытаетесь помочь этим людям. Даже мой друг Хидэсато, который был мне как старший брат, сбежал, едва услышав, на кого я работаю.
Эта страстная речь потрясла Акитаду, и он не знал, что ответить, но Сэймэй, оглядев собственное строго-синее кимоно, воскликнул:
— Что за глупости ты несешь? Наша одежда отмечает наш уважаемый и достойный труд. В столице простые люди смотрят на нас с почтением. Неужели ты хочешь на всю жизнь остаться жалким оборванцем?
— По-моему, Тора имел в виду совсем другое, — поспешил вмешаться Акитада. — Похоже, люди в здешних краях питают несколько иные чувства к подобным нам людям. Представь себе, какой-нибудь крестьянин честно возделывает свое поле, а скромный торговец трудится у себя в лавке, а потом приходит такой вот чистенький разряженный чиновник и отнимает у него кровью и потом заработанные деньги, гонит на военную службу или поденщину.
Тора закивал:
— То есть ворует, ежели сказать по-другому. Да клянусь самим Буддой, я в жизни не стал бы работать на проклятого чиновника вроде вас, если б вы не были таким хорошим человеком! Вы не такой, как они, но я не могу предать тех, кто находится в равном со мной положении. А вот Хидэсато думает, что я предал.
Акитада с Сэймэем переглянулись.
— Расскажи-ка мне о своем друге, — предложил Акитада.
Тора вздохнул.
— Он был у меня сержантом, когда я поступил в войско зеленым новобранцем. Мы с ним были всегда неразлучны. Он учил меня палочному бою, чтобы отвлечь от тягостных мыслей после смерти моих родителей. Научил метко стрелять из лука, научил, как поразить в самое сердце гулящую девчонку, когда тебе месяцами не платят. Он не раз выручал меня из беды, а я прикрывал его, когда он напивался или отлучался из лагеря к своей подружке. — Тора замолчал и виновато посмотрел на Акитаду. — Я понимаю, вы спасли мне жизнь, но это совсем другое. Вам это не стоило труда. Только и надо было сказать этим ублюдкам, кто вы такой, и они сразу же меня отпустили. Вы — благородный господин, а Хидэсато… он мне как брат.
Сэймэй напыжился и хотел уже возмутиться, но Акитада положил руку старику на плечо. Сейчас он завидовал незнакомцу, сумевшему сделать то, что не удалось ему — завоевать преданность Торы, но вслух только сказал:
— Я тебя понимаю. Может, вместе мы сумеем найти Хидэсато и все ему объяснить?
— И вы стали бы это делать?
— Конечно. Я же считаю тебя своим другом.
Тора покраснел и поник головой.
— У таких людей, как вы, не бывает друзей среди таких, как я.
— Это почему же? Я вот, например, надеюсь, что ты познакомишь меня с Хидэсато и с тем борцом- калекой и его дочерьми.
Тора просиял.
— С Хигэкуро? А что, может, прямо сейчас? Он, наверное, уже закончил последний урок.
— Можно и сейчас, — улыбнулся Акитада.
Они застали Хигэкуро и Отоми за игрой в го[4], а Аяко тем временем чинила поломавшийся лук.
Тора представил им своего хозяина. Акитаду поразили размеры и крепость мышц калеки, а еще больше потрясла естественность, с которой тот его принял. В учтивом поклоне не было ни капли раболепия, и он не пресмыкался перед важным гостем, когда непринужденно велел своим дочерям подать к столу вина. Он не извинялся за бедный прием, а речь выдавала в нем человека образованного и воспитанного.
Акитада огляделся по сторонам. Ему понравилась простая чистая комната. Здесь было все, что требовалось человеку дома — удобный помост, где можно отдохнуть или поиграть в настольную игру, и согревающие воздух жаровенки с готовящейся на них ароматной пищей, несколько сундуков для хранения вещей и почтительные, услужливые дети.
Простенькие полотняные кимоно не могли скрыть стройности и изящества двух молодых женщин: одной — миловидной и робкой, другой — проворной и шустрой. Аяко с открытым любопытством изучала гостя. Когда Акитада улыбнулся, она чуть вскинула голову, и было в этом жесте что-то на редкость обаятельное.
Поглаживая густую черную бороду, Хигэкуро принялся расспрашивать о боевых искусствах в столице. Акитада рассказал ему что знал, и между ними завязалась непринужденная беседа. Акитада перечислил все, чем когда-то занимался, — игра в мяч, лошадиные скачки в гарнизоне императорской гвардии, борьба, уроки которой он одно время с удовольствием брал у знаменитого чемпиона, и продолжительные тренировки по владению мечом. В ответ Хигэкуро поведал ему нечто похожее о своей юности.
— Так выходит, вы тоже выросли в столице? — удивился Акитада.
— Да. И тогда же был сослан. — Хигэкуро улыбнулся, видя изумление гостя. — История моя в общем- то обычная. Я вырос в благородной семье и учился военному делу. Но одного из моих дядюшек обвинили в государственной измене, всех членов клана приговорили к ссылке, имущество конфисковали, отняли регалии. Я тогда уже имел семью, а боевые искусства были моим единственным умением. Они-то и помогали мне поддерживать родителей до самой их смерти. Вскоре после этого умерла моя жена, но я успел вырастить дочерей, прежде чем несчастный случай сделал меня калекой.
Пока он рассказывал эту трагическую историю, улыбка не сходила с его лица. Акитада был глубоко тронут его мужеством.
— Вам выпала трудная доля, — смущенно произнес он.
— Вовсе нет. Я счастливый человек. Аяко помогает мне в школе, а Отоми с каждым днем все больше зарабатывает рисунками. — Он улыбнулся, не скрывая гордости и восхищения дочерьми.
Акитада посмотрел на сидевшую рядом Аяко. Руки ее покоились на коленях, но он заметил, какие сильные у нее пальцы.
А между тем ее сестра уговорила Тору сыграть с нею в го. Личико Отоми лучилось улыбкой, когда она смотрела на него. Он тоже улыбался, пока она расставляла фишки своей нежной округлой ручкой. Акитаде вдруг вспомнились холодные пальчики юной вдовы в доме Татибаны, и его поразило, какими разными были
