— Конечно ничего! — оборвала ее Джулианна, сообразив, какое направление приняли мысли экономки. — Он просто оскорблял меня на каждом шагу. Кто он?
Экономка отвела глаза.
— Я точно не знаю, миледи. Он не местный парень.
— Это я заметила. У него акцент не корнуэльский и не девонширский. Вы обратили на это внимание?
— Не могу сказать так, — отозвалась миссис Мид, осторожно наблюдая за хозяйкой. — Он грубо разговаривает, но работник он хороший. Сад ожил под его руками.
Джулианна стала стряхивать листья со своей юбки.
— Как давно он здесь работает?
— Немногим более двух недель.
Вспоминая его облик, Джулианна могла восстановить только враждебный взгляд его светлых глаз и заносчивость, редко встречающуюся у простонародья. Она даже не могла предположить, какого цвета у него волосы, или то, красив он или безобразен. В своих мешковатых шерстяных штанах и куртке он казался толстоватым, хотя, поскольку Джулианна была без очков, в этом она не могла быть уверена. При всей своей резкости он вызывал некоторое уважение, не имевшее ничего общего с его внешностью.
— Этот человек слишком много о себе воображает, — сказала она, вновь сердясь на себя, что парень произвел на нее такое впечатление. Она даже была готова вернуться в сад, чтобы обменяться с ним новыми оскорблениями. — Вы представляете, он сказал мне, что если я его уволю, то призраки Блад Холла будут недовольны!
— Он не должен грубить вам, миледи! — отозвалась экономка. — Если вы хотите, Том его уволит.
— Я этого не хочу, — ответила Джулианна, стряхивая со своей юбки последние листья. — Но я хотела бы побольше знать о нем. Мистер Колеман сказал мне, что мы должны быть в эти дни особенно осторожны в отношении окружающих нас людей. — Она решительно повернулась, чтобы уйти, когда неожиданно задала еще один вопрос: — Как вы сказали, сколько ему лет?
— Садовнику? Том подумал, что он пожилой человек, когда впервые увидел, как он шаркает по дорожке. Но он сказал Тому, что был солдатом, участвовал в иностранных войнах и был ранен. Сказал, что вышел из больницы и ищет работу. Поскольку нам нужен был человек, миледи, а сейчас мало кто хочет работать в имении, где есть призраки, несмотря на заработную плату, мы взяли его. Мы поступили правильно?
— Не думаю, что от вас можно было ожидать чего-то большего, — сказала Джулианна. Однако мысль, что этот человек был солдатом, заставила ее думать, что она не хотела бы вновь очутиться рядом с ним. Наверное, его военный опыт повлиял на его мозги. А может, ранения ожесточили его. — Полагаю, — думала она вслух, — что, поскольку я не должна сталкиваться с ним, я могу не замечать его грубости. В конце концов, он привел сад в порядок, и все там цветет.
— Да, миледи, — ответила миссис Мид и вздохнула с облегчением, когда хозяйка стала подниматься по лестнице в свою комнату.
Слабый перезвон заставил Джулианну взглянуть на пыльные хрустальные подвески, окружающие канделябр, висящий у входа.
— Миссис Мид, вы или ваш муж играете на флейте?
— Нет, миледи. А почему вы спрашиваете?
— Я слышала в Большом зале музыку. Колыбельную песенку исполняли на флейте.
— Может, это была лютня, миледи?
Глаза Джулианны встретились с глазами миссис Мид.
— Возможно, это была лютня. А кто играет на лютне?
Выражение лица у экономки оставалось совершенно бесстрастным, когда она ответила:
— Говорят, что капитан был мастером играть на лютне. — Она кивнула в сторону портрета, висевшего на стене. — Известно, что когда он бывал чем-то доволен, то играл на лютне.
Джулианна посмотрела на стену. На портрете был изображен кромвелевский солдат, капитан Джон Монлей, в кожаном жилете с гладким воротником, мечом на боку и пиратской ухмылкой на покрытом шрамами красивом лице. Рядом висел портрет очень красивой молодой дамы, дочери Кингсблада, жившей в Блад Холле в тот год, когда капитан явился в северный Девон завоевывать его от имени народа. Вместо этого они предались запретной любви, и им отрубили головы. Говорили, что это именно они и стали теми привидениями, которые живут в доме.
Не желая, чтобы ее второй раз за день пугали призраками, Джулианна постаралась сохранить бесстрастное лицо и, обернувшись к экономке, сказала:
— В таком случае ему надо больше репетировать. Боюсь, что он фальшивит. — И, не сказав больше ни слова, она быстро стала подниматься по лестнице.
— Моя жена и я все заперли. — Том стоял в дверях кухни, с неодобрением глядя, как внучка маркиза Ильфракомбе ужинает в комнате прислуги. — Вам не придется проводить эту ночь одной, миледи.
Джулианна улыбнулась ему, поскольку уже не первый раз за день Миды старались убедить ее, чтобы она согласилась на то, что кто-нибудь из них будет ночевать рядом с ее комнатой.
— Благодарю тебя, Том, но я хочу побыть одна.
— Не будет никакого беспокойства, если моя жена и я проведем ночь в комнатах для прислуги.
— Я не хочу лишать вас возможности спать в вашей постели. Я предпочитаю одиночество, а вы должны отдыхать, чтобы сохранять ваше здоровье.
Понимая, что его попытки выполнить свой долг по отношению к ней отвергнуты, Том не стал настаивать.
— В таком случае, миледи, вам лучше запереть дверь вашей спальни. Мне будет спокойнее, если я буду знать, что вы в безопасности.
Джулианна опустила на стол свою вилку:
— Есть какие-нибудь новые причины, почему я должна бояться?
Том затряс головой, не желая сказать то. что думал.
— Нет, миледи, вам нечего бояться ночью в тишине.
— Я и не боюсь, Том, но обещаю, что запру свою дверь.
— Хорошо, миледи. — Он коснулся двумя пальцами своего кепи. — До утра.
— До утра, Том, и спасибо. — Она поднялась, чтобы проводить его до двери кухни и запереть ее за ним. — У тебя есть ключ от входной двери?
Он обернулся, пригнувшись от ветра и придерживая рукой кепи:
— Да, миледи.
— Тогда спокойной ночи, — крикнула девушка. Он исчез в темноте, а Джулианна захлопнула тяжелую дверь. Задвинув засов, она обернулась к столу, но телячья отбивная показалась ей неожиданно неаппетитной. Слишком много мыслей вертелось у нее в голове, чтобы отдать должное деревенской еде. Она отставила кипящий чайник, взяла свечу, чтобы осветить себе дорогу наверх.
Она одолела первый пролет лестницы, когда вдруг ощутила глубокую депрессию. Значительную часть дня она провела сочиняя и переписывая письмо своему дедушке. Лгать ему она не могла, но боялась, что, если напишет ему всю правду, он решит, что ему следует вернуться, не дожидаясь конца зимы. От разговора с Джедом Колеманом у нее осталось впечатление, что рудник представляет собой бочонок с порохом, к которому тянется длинный и непредсказуемый запальный шнур. Взрыв может произойти в любое время. С другой стороны, со временем ситуация может смягчиться. Здравый смысл подсказывал, что дедушка должен знать всю правду. Джед Колеман собирался сделать это, но она опередила его. Все в ней отрицало мысль о том, чтобы потревожить отдых дедушки в Италии. Если он вернется в разгар суровой зимы, то может заболеть вновь и умереть.
Словно подтверждая ее мысль о суровом холоде, неожиданный порыв ветра, возникший неизвестно откуда, просвистел по лестнице, заставив заметаться пламя свечи в ее руке, а ее вздрогнуть. В доме пахло дождем, горящими дровами и тревожным запахом старины.
Понимая всю глупость своих страхов, но не в силах отогнать их, Джулианна огляделась вокруг. Хотя комнаты Блад Холла были знакомы ей как собственные ладони, темнота делала их таинственными. Тысячи еле слышных звуков привлекали ее внимание. Ветер тяжело вздыхал. Дождь стучал по окнам. Старый дом,
