Тот наклонил голову в знак согласия.
— Кстати, насчет фамилии. Вы Лингейт или Тревелин?
— И то, и другое. Вы можете спросить у леди Джулианны, какую фамилию она предпочитает, после того, как мы с ней поговорим наедине.
— Она не хочет видеть вас.
— Она захочет.
— Как вы можете быть так уверены? — спросила Летти, сделав несколько шагов в его сторону. — Вы не представляете, насколько трудными были для нее эти последние недели. Она сильная и гордая. Я рада, что у вас хватило мужества явиться в такой момент, но если я хоть на одну минуту подумаю, что вы можете навредить ей, я… я лично отхлестаю вас кнутом!
Столь пылкая речь со стороны женщины, которая не доставала ему до плеча, заставила Лингейта улыбнуться.
— Вы, должно быть, очень ее любите. Джулианне повезло, что у нее есть семья, которая так о ней заботится. Ей потребуется ваша поддержка еще какое-то время. Но в дальнейшем, заверяю вас, я сам буду заботиться о ней. А сейчас, если вы извините меня, у меня есть еще дела. Я вернусь утром. Спокойной ночи.
Когда он вышел, Альфред и Летти уставились друг на друга.
— Я не знаю что и думать, — начала Летти.
— Запутанное дело, должен признать, моя дорогая, — отозвался Альфред.
— Садовник, — прошептала она.
— Вот именно.
— Очень красивый мужчина.
Альфред промолчал.
— Человек не знатный.
— Конечно.
— Это будет скандал.
— Определенно.
— О Боже!
18
Она знала, что он придет.
Часы пробили три, когда она открыла глаза. Он сидел молча на краю ее кровати и ждал.
Она ничего не сказала. Почти месяц она молилась, чтобы настала такая ночь. Она ни о чем не будет его спрашивать, только чтобы он был с ней. Все остальное — ложь, коварство и смятение сегодняшнего вечера — исчезло из ее памяти. Садовник Джош Тревелин и чартист Адриан Лингейт не существовали для нее. Реальными были только этот момент и этот человек, ее Друг. В глубине тела рождались страсть, желание.
Она протянула навстречу ему руки. Он медленно встал, и рука его дотронулась до ее лица, его пальцы нежно отвели волосы со лба.
— Моя любимая.
Она ощутила, как тяжесть и сомнения последних недель развеялись. Его сильные пальцы гладили ее лицо. Потом его губы прижались к ее губам.
Она обняла его и притянула к себе, чувствуя жар его тела и вдыхая аромат, исходящий от него. Эти ощущения проникали ей глубоко под кожу, ощущение его физического присутствия переполняло ее радостью. Уже несколько недель она и не мечтала, что он вернется. Она закаляла свое сердце против одиночества, неопределенности и страха перед будущим. Но теперь все эти мысли смыло прочь, как слезы, которые он осушал своими поцелуями.
Она помогла ему раздеться, он скользнул под простыню и лег рядом с ней. Их тела нашли друг друга немедленно. Они слишком долго были разлучены, и их потребность в былых ощущениях еще усилилась благодаря событиям последних часов. Он дотронулся до ее лона, до того сокровенного места, где рождается жизнь, и потом сдвинулся и лег на нее. Она вздохнула от облегчения, заплакав, когда он вошел в нее, познав радость, такую острую и мощную, что была равносильна боли.
Позднее она лежала на его груди, прислушиваясь к биению его сердца и зная, что никогда раньше не испытывала такого покоя и чувства безопасности. Они не обменялись ни одним словом, если не считать вскриков страсти. Она боялась этого момента и не хотела о нем думать. В его объятиях, слушая его сердце, утопая в тепле его тела, она уснула глубоким, беззаботным сном.
Она проворно села в постели, простыня соскользнула ей на поясницу. Комната была залита солнечным светом.
Потом она услышала шаги. Нахмурившись, она глянула в сторону камина. Звук, похоже, исходил оттуда, но она оказалась неподготовленной, когда панель в стене рядом с камином, размером с дверь, без всякого шума открылась. Она безуспешно попыталась прикрыть простыней свою наготу, но было уже поздно, ночной незнакомец вошел в спальню, прикрыв за собой потайную дверь. Он нес поднос с завтраком, который поставил на ночной столик, и только после этого обернулся к ней.
Лицо, которое она увидела, принадлежало Адриану Лингейту, но когда он заговорил, то услышала деревенскую речь Джоша Тревелина.
— Ты замерзла, Джилли? Я могу зажечь камин.
Она не могла придумать, что сказать, даже если бы сумела справиться со своим голосом. Потайная дверь. Секретный проход. Вот как он приходил и уходил все эти недели, а она не понимала, как это происходит.
Он прошел к ее шкафу и достал оттуда пеструю шаль, вернулся к кровати и набросил эту шаль ей на плечи.
— Вы теперь должны больше следить за собой, миледи. Теперь вас двое. Вам не следует простужаться.
Голос ее ночного гостя. Она откинулась на подушки. Он, как хамелеон, все время изменяется на ее глазах.
— Кто вы? — спросила она тихо, испытывая смятение.
Он дотянулся до чайника, налил ей чашку чая, добавил туда сливки и сахар.
— Выпейте, миледи. Я, конечно, не миссис Мид, но чай готовлю приличный.
Она взяла чашку, потому что это казалось легче, чем вступать с ним в спор. Когда она немного выпила, он взял у нее из рук чашку и поставил на столик, потом сел на кровать рядом с ней.
— Мое подлинное имя, — сказал он, — Адриан Джошуа Лингейт, третий сын графа Бликлоу. Это звучит отвратительно, и так оно и есть. Однако такая дама, как вы, выросшая среди вересковых пустошей, может оценить дикую привлекательность Дербишира.
Она отвела глаза, потому что не могла ни о чем думать, когда смотрела на него.
— Почему вы сменили имя?
— Как я уже говорил, я третий сын. Кроме звания 'благородный', мой отец ничего не мог оставить мне. Тобиаш унаследует титул. Кристофер станет политиком.
— Чем вы занимались?
— Как обычно. Поступил в колледж и оставался там, пока меня не выгнали. Пропил маленькое наследство, доставшееся мне от матери, слишком увлекался азартными играми и попал в долговую тюрьму. Отец не хотел иметь со мной ничего общего и публично объявил меня недостойным. Я был приговорен к заключению в работном доме.
Его откровения поразили ее.
— И что же вы там делали?
— Научился драться и воровать, это очень полезные знания.
