проклинаю себя за то, что забыла в номере помаду.
— Ну, ребята, рассказывайте, чем сегодня занимались, — говорит Филип.
Я кратко рассказываю ему о наших сегодняшних похождениях, потом из вежливости спрашиваю:
— А вы с Беллой что делали?
— Ну, я все это время сидел возле бассейна, уткнув нос в книгу, а Белла ходила в спа-салон и парикмахерскую. Верно, дорогая?
Наблюдательность меня не подвела.
— В последнее время солнце меня почему-то нервирует, и поэтому я редко загораю на воздухе. Лучше уж пойти в солярий, — говорит Белла. Думаю, ей самой понятно, что это звучит неубедительно, поскольку она бросает нервный взгляд на Стиви. — Ну и к тому же я не хотела перегружать себя событиями в первый день. У меня заболела голова, как только мы вышли из самолета. Наверное, это все из-за Лас-Вегаса, из-за его постоянного звяканья.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Стиви.
— Бесконечный звон монет, падающих в щели игровых автоматов. Он доносится отовсюду. Это просто кошмар.
Я отпиваю шампанского и думаю, что если разговор и дальше пойдет в таком ключе, то на приятное продолжение вечера можно и не надеяться.
29. ЧУДО В ТЕБЕ
Знаете, я верю в Бога. Но по мне так он совсем не похож на добродушного старикана, воплощающего в себе черты любимого дядюшки и Санта-Клауса. Потому что если бы он был добродушным стариканом, то на земле не было бы ни войн, ни голода, ни творчества Селин Дион. Бог, в которого я верю, остроумен, как Оскар Уайльд, и суров, как Саймон Коуэлл. Филип попал в точку, когда сказал: «На свете столько городов…»
Я с искренним интересом и изумлением наблюдаю за своей женой. Она как хамелеон. Вот она мотается со мной по пабам, смеется и болтает, вытаскивает на свет божий старые, давным-давно отправленные на чердак воспоминания, заставляет меня снова испытывать выброшенные на помойку чувства. А вот она сидит холодной, бесчувственной статуей. Или, может быть, я использовал не то слово? Сдается мне, определение «хамелеон» слишком возвышенно для нее. Может, она просто шлюха?
Ясно, что для нас обоих это нелегкая ситуация и в ней трудно вести себя раскованно. Я бы еще понял, если бы она нервничала и запиналась при разговоре. Но ведь нет же. Она спокойна, холодна и уверена в себе. Ее способность к перевоплощению вызывает во мне гнев и зависть. Неужели я правда для нее всего лишь ненужная тряпка? Белла — это ледяная гора, настоящий айсберг. У айсбергов, как известно, над поверхностью воды находится всего пять процентов всей массы льда, остальное же скрыто в темных холодных глубинах. А я обреченный на гибель злосчастный «Титаник».
Лаура, наоборот, — как открытая книга, источает цельность и искренность. Она интересна в общении, хороша в постели. Она умная и скромная. Тогда почему, черт возьми, я весь ужин периодически ловлю себя на том, что разглядываю грудь Белинды (умело и соблазнительно поднятую с помощью бюстгальтера)?
Мы слегка ужинаем и поглощаем целое море выпивки. То есть пьем мы трое — кроме Белинды. Лаура и Филип не ограничивают себя, потому что они на отдыхе и им в этом нет никакого резона. А я пью порцию за порцией, потому что оказался в центре какого-то дьявольского кошмара и не обладаю достаточной моральной стойкостью (или банальной наглостью), чтобы выдержать его без помощи спиртного. Полагаю, что Белла — потому что, честно, сегодня я не видел даже краешка Белинды — не пьет с целью показать мне, как она может, в отличие от меня, владеть собой в трудных ситуациях.
Меня обижает и злит, что она выказывает такое неуважение ко мне в присутствии своего «мужа». Она ведет себя так, будто я вообще пустое место. Несмотря на то что они попали сюда благодаря мне, она и не подумала поздравить меня с победой в британском конкурсе двойников Элвиса. Она не беспокоится даже о том, чтобы хотя бы вежливым смешком отвечать на мои попытки шутить. Сама она, естественно, за весь ужин и двух слов не сказала. Я понимаю, что, возможно, ей и не доставят удовольствие такие темы, как, например, при каких обстоятельствах я пережил самый романтический момент в моей жизни, был ли я женат или кто была та женщина, которая первой разбила мне сердце. Это принимается. Но ей же никто не запрещал говорить о всех бесчисленных отвлеченных предметах, о которых обычно говорят друзья, — о погоде, футболе, о том, как следует делать коктейль из виски с лимонным соком.
Виски с лимонным соком. Отличная мысль. Возьму-ка я двойной, вдогонку к этой — уже второй — бутылке шампанского.
И что за властью обладает надо мной Белинда Макдоннел? Теперешняя ситуация напоминает мне то время, когда она, как дурак с писаной торбой, носилась с ребяческой идеей «куда-нибудь сбежать» (насчет того, куда именно, она не очень задумывалась), а я был просто болваном, который во всем с ней соглашался. Почему я немедленно согласился врать Лауре — только для того, чтобы помочь Белле выбраться из ее личного, никак меня не касающегося тупика? Как ей удалось настолько заморочить мне мозги, что я решил, будто между нами может вновь возникнуть нечто подобное искренней дружбе? А вот почему — только не смейтесь, господа, прошу вас: я думал, что я для нее что-нибудь значу. Когда мы сидели в «Олл-Бар-Уан» — алкогольном эквиваленте «Старбакса», насквозь стандартном, но все же приличном заведении, — я верил в то, что между нами существует какая-то связь. Мне казалось, что между нами начали протягиваться паутинки простого, безо всяких корыстных целей, общения, которые, сплетаясь воедино, дают начало настоящим дружеским взаимоотношениям. Но на самом деле ничего не было. Никаких паутинок. Я впал в заблуждение. Белла Эдвардс — жесткая бездушная сука, манипулирующая людьми. А я — слабый, глупый и доверчивый идиот. У нее очень красивые ноги.
Для ее возраста — просто фантастические. Они будто даже стали еще лучше. В женских ногах мне всегда особенно нравилась задняя поверхность колена и голени. У Беллы она имеет практически совершенную форму.
Был полный стакан виски с лимонным соком. Стал пустой стакан. Я выпил уже слишком много.
— Сколько ты уже выпил? — будто прочитав мои мысли, шепотом спрашивает Белла.
Признаться, я не ожидал, что она еще способна на такие экстрасенсорные штучки. Филип болтает с пианистом, а Лаура ушла в туалет, поэтому у Беллы и появилась возможность прицепиться ко мне со своими вопросами.
— Пока еще недостаточно, — угрюмо отвечаю я.
— А я думаю, что тебе уже хватит.
— А мне глубоко наплевать, что ты там думаешь. Похоже, мой ответ выбил Беллу из колеи. Я испытываю мрачное удовлетворение. Да кто она такая, чтобы указывать, сколько мне пить? В основном назло ей я заказываю еще и пива.
Лаура возвращается к столику. Улыбаясь, она говорит:
— Стиви, детка, тебе не стоит больше пить. У тебя завтра фотосессия. Ты же не хочешь с утра мучиться похмельем?
— Возможно, ты права, моя сладкая. — Я наклоняюсь через стол и целую ее — совершенно бесстыдно и, что называется, взасос. Нежно покусываю ее нижнюю губу и засовываю язык ей в рот. Недвусмысленно касаюсь стаканом с пивом ее груди. Не знаю, от кого я хочу такими действиями добиться реакции — от Лауры или от Беллы. Я слишком пьян, чтобы задумываться над этим. К столику возвращается Филип.
— Ух ты! Сразу видно, что между вами искреннее чувство.
— Это точно, — с ухмылкой соглашаюсь я.
Я еще не говорил Лауре, что люблю ее. То есть прямо не говорил, этими тремя словами. Но я не играю с ней в игры, как вы, наверное, могли подумать. Напротив. Я просто не хочу жестко определять свою позицию, пока не разберусь с Белиндой. Лаура не играет со мной в игры, ей даже в голову это не приходит. Она удивительно, восхитительно проста.
Интересно, почему женщины всегда все усложняют? Я не имею в виду Белинду — когда дело касается
