волновало, когда им принесут следующую пинту, а не то, что происходило на сцене.
— Ненавижу оценивать что-либо, — говорит Лаура. — Они все хорошо выступают и очень любят свое дело.
А я все время что-либо оцениваю.
Наверное, в этом Элвисе в солдатской форме и правда есть что-то особенное, потому что в конце его номера я забываю исчезнуть из зала, и, когда конферансье выходит на сцену, мне не остается ничего другого, кроме как залезть под стол.
— Что ты делаешь? — спрашивает Фил.
— Потеряла сережку, — говорю я и быстро снимаю ее с правого уха. Лаура с Филипом немедленно принимаются искать сережку, создавая при этом столько суматохи, что я уже жалею, что выбрала такой вариант действий.
— Нет-нет, лучше смотрите шоу, — говорю я, но уже слишком поздно.
— Что это вы там делаете? — спрашивает конферансье в микрофон. — Прячетесь от налогового инспектора?
Шуточка довольно дешевая и вполне могла бы принадлежать Нилу Каррану, но голос не его. Судя по акценту, этот конферансье — американец. Я выглядываю из-за кромки стола и чуть не падаю от облегчения. Это худощавый мужчина лет тридцати пяти, с зубами такой белизны, что они сверкают в свете рампы. Определенно не Нил Карран.
А где же Нил Карран с его неиссякаемым запасом плоских шуток? Ничего не понимаю. Откуда эта отсрочка смертной казни? Я хватаю программку и пролистываю ее в поисках страницы, где перечислены люди, занятые в организации конкурса. Вот, черным по белому написано, что конферансье — Нил Карран. На фотографии его почти не узнать, ей по меньшей мере лет пятнадцать. В посвященной ему короткой статье он назван «наш специальный гость, изумительный и остроумный Нил Карран, приглашенный по пожеланиям публики» (ага, как же, дожидайся! я уверена, что он сам себя пригласил). Но это все равно Нил, несмотря на старую фотографию и бесстыдную статью. Что же произошло?
— Здесь сказано, что вести конкурс будет Нил Карран. Это вот этот зубастый американец? — спрашиваю я Лауру.
— Нет. Ах да, ты же не знаешь! Тут перед началом конкурса разыгралась целая драма. Заявленный конферансье надрался как сапожник, — чтобы так нарезаться, надо пить весь день напролет, — и организаторы конкурса отправили его проспаться. Стиви сказал, что он практически взят под стражу, потому что они не хотят, чтобы он завалил и завтрашнее шоу.
— Это Стиви тебе сказал?
— Он подходил к столику незадолго до начала. Он сказал, что тебе это будет интересно. Что тебя это позабавит.
Лаура улыбается, не понимая, насколько важной информацией она со мной поделилась. Да и зачем ей это понимать? Стиви хорошо поступил. Он пришел, чтобы хоть немного меня успокоить. От облегчения мое тело начинает течь, словно нагретый воск. В обед Нил был слегка подшофе — как обычно. Слава богу, в Америке строго насчет этого. Хотя я не заслуживаю такой удачи, я благодарю Господа за нее. Я улыбаюсь Лауре, и она улыбается в ответ. Я улыбаюсь Филу, и он отводит взгляд.
А, черт возьми, точно. Ведь Филип меня подозревает. В свете его вопросов о том, не беременна ли я (далеко мимо цели) и нет ли у меня кого-нибудь (почти в цель), я решаю немедленно уделить ему внимание.
Я наклоняюсь к нему и шепчу:
— Как ты? Нормально? — Он кивает, но без энтузиазма. — Прости, что развеяла твои надежды насчет беременности.
Он пожимает плечами, но я вижу, что он обижен и что ему больно. Я наклоняюсь еще ближе и целую его — впервые с тех пор, как поцеловалась со Стиви. Надеюсь, мой поцелуй несет в себе тепло, обещание, просьбу о прощении и любовь. Надеюсь, в нем нет вины, страха, обмана или сожаления. Я напряженно жду реакции Филипа. Он кладет руку мне на колено и одними губами произносит:
— Люблю тебя.
Уладив дела на этом фронте, я снова сажусь прямо, подумав, что раз мне сегодня так везет, то, возможно, стоит попытаться получить удовольствие от шоу.
Восьмой Элвис сразу заявляет о себе как о профессионале. Появившись на сцене, он начинает общаться с публикой. Это мне нравится. Ну то есть, если уж заниматься подражанием кому-либо, то надо делать все от начала до конца. Он расхаживает взад-вперед по сцене, выкрикивая: «Ну, как настроение?» и «Ага!». Но само его выступление меня разочаровывает. Я не могу разобрать, что именно он поет. Мне кажется, он все время повторяет: «Бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу-бу». Это профессиональный недостаток некоторых Элвисов — они слишком упирают на низкие проникновенные ноты, и из-за этого их едва слышно. Но я все равно притопываю ногой и с интересом смотрю на сцену — пусть внешний мир думает, что я хорошо провожу время.
К тому времени, как на сцену выходит девятый Элвис (итальянец, который, как и сказала его сестра, очень хорош), я уже с нетерпением жду выступления Стиви. Лаура так волнуется, что у нее трясутся руки. Как и следовало ожидать, ее не особенно занимает, получит ли Стиви костюм с фейерверочным орнаментом (в программке написано, что в этом году он черный) или призовые деньги. Также, я думаю, ей не очень интересно, чтобы Стиви стал профессиональным двойником Элвиса. Она просто хочет, чтобы он победил, — потому что это для него много значит. Она хочет, чтобы он был счастлив. И я тоже этого хочу.
Кто бы мог подумать. Забавно, с какой скоростью изменяется, искажается, трансформируется все вокруг после многих лет полной неподвижности. Теперь, когда момент нашего разоблачения, скорее всего, передвинулся на завтрашний день, я хочу, чтобы Стиви показал сегодня все, на что он способен. Возможно, я смогу убедить Фила не ходить завтра на шоу, и Стиви победит. Да, почему нет? У него есть для этого все предпосылки: талант, мастерство, желание. А после того, как он победит, все мы сможем вернуться домой, и все будет…
Как?
Как раньше. Ну наконец-то. Я начала думать о том, кто я и чего я хочу. Последние два месяца меня бросало то в одну сторону, то в другую, но одно оставалось неизменным, и сегодня, когда я красилась в номере, я напомнила себе об этой постоянной величине: я не хочу терять Фила. Не хочу.
Мои размышления прерывает конферансье, который объявляет Стиви Джонса.
На нем небесно-голубой комбинезон, самый пышный костюм из всех, что я сегодня видела. Его ворот отделан мехом и перьями, его нижний угол почти соприкасается с охватывающим талию Стиви широким поясом со стразами. Наверное, большинство двойников выглядели бы в этом костюме просто смешно, но только не Стиви — он смотрится восхитительно, стильно и сексуально. Он улыбается, манерно складывает губы дудочкой и произносит:
— Леди и джентльмены, добрый вечер!
Зал взрывается аплодисментами.
Стиви — высокий, мускулистый, в сногсшибательном костюме — дал публике именно то, чего они жаждали: настоящего Элвиса, Элвиса в самом расцвете. И при этом он не спел еще ни единой ноты.
Совершенно не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я вскакиваю на ноги и принимаюсь кричать и хлопать, и замечаю это только тогда, когда у меня начинают болеть ладони.
Стиви начинает «Тюремный рок». Песня захватывает зал целиком, с самых первых секунд, когда на сцену обрушиваются знакомые всем парные аккорды. Стиви искренне и бесшабашно выплескивает в зал непростой для исполнения текст. Он встает на цыпочки, уверенно и точно в ритм бросает тело из стороны в сторону, совершенно так же, как делал это сам Элвис. Как ему удалось настолько прибавить в мастерстве? Он на порядок лучше, чем раньше и чем я могла себе представить. Как и сам король, он в мгновение ока расшевеливает толпу, и все — и молодые, и старые — потерявшись в безумии этого рок-н-ролла, топают ногами и хлопают в ладоши.
Песня заканчивается под оглушительные аплодисменты, от которых начинают качаться люстры.
Стиви вытирает лицо висевшим у него на шее шелковым шарфом и отдает его пожилой женщине, которая сидит рядом со сценой. Так часто делал сам Элвис. Старушенция набрасывает шарф себе на плечи и чуть не прыгает от радости.
