Заглянув через плечо Форбса, он прочел: «Для вдумчивых и любознательных студентов, желающих постигнуть культуру Ренессанса in situ…[13] Школа итальянского искусства профессора Форбса расположена всего в пяти милях от прекрасного города Вероны, на вилле Катулл, проникнутой духом Италии. Наше пребывание в этих местах и наблюдения над трудами человеческого гения проходят под девизом „gratia placendi“. Слушатели, зачисленные на четырехнедельные курсы, будут…»
– А где все остальные? – спросил Моррис.
Форбс выглядел утомленным и был явно не в духе. Его сочинение пестрело многочисленными помарками. Он объяснил, что Азедин и Фарук исчезли еще вчера ночью. Сенегальцы сбежали с перепугу, когда на вилле появилась полиция и обыскала общежитие. Остальные сейчас пакуют вещи и пытаются понять, как им быть дальше.
Моррис спросил, где он собирается поместить объявление.
– В разных изданиях, – замялся Форбс, – э-э… в разделе «Частное образование».
– Напишите название школы прописными буквами, – посоветовал Моррис авторитетным тоном, столь естественно звучащим в годину испытаний. – Можете указать, что занятия начнутся в июле. Мы к тому времени должны быть готовы. Кстати, буду признателен, если вы созовете всех вниз на завтрак и затопите камин в аудитории. Я вернусь через десять минут.
Он съездил в Квинто, купил два десятка круассанов, пачку кофе, молоко, сахар, масло и джем. И уже собирался ехать обратно, как вдруг в голову пришла потрясающая, великодушная идея, каким он никогда не мог противиться. Он вылез из машины, дошел до местной табачной лавки и спросил блок самых лучших сигарет. «Не для меня, как вы понимаете», – счел необходимым объяснить он, поскольку даже мысль, что его могут принять за курильщика, была невыносима. Курение отвратительно. Вялая молоденькая продавщица, однако, проявила полное равнодушие к пристрастиям Морриса. Она залезла на стул и потянулась на верхнюю полку, открывая взору что-то вроде тонкой комбинашки, на которую был небрежно накинут шерстяной жакетик. Люди, подумал Моррис, так привыкли к порочности и бесстыдству… он, например, мог бы сейчас запросто протянуть руку и взять один из тех мерзких порнографических журналов, которыми здесь торгуют (на самом деле он бы никогда не решился на такое) или даже заявить лавочнице, что он серийный убийца, и это бы ее ничуть не шокировало. Что еще ждать от людей в ее возрасте? Достоинство дается потом и кровью, non fortuna sed labor..
Через четверть часа, когда все бедолаги собрались у чадящего камина, пили кофе с молоком, заедая круассанами, и курили «Филип Моррис», он объяснил, что теперь вся ответственность за фирму переходит к нему. Потому они немедленно возвращаются на работу, на сей раз – вполне официально. Им выправят бумаги, за них будут платить налоги и прочие отчисления, и у них будут контракты, составленные по профсоюзным стандартам. Так что, если вести себя как следует, у них появится уверенность в будущем.
Небрежно присев на край огромной столешницы, как наставник, снисходящий до воспитанников со своих высот, Моррис завершил свою речь. Наступившая тишина была поистине трогательной. Отчаяние на худых лицах, черных и просто смуглых, сменилось слабыми улыбками с оттенком недоверия. Они так свыклись с неприятностями, что не могли поверить своей удаче, ниспославшей им покровителя.
– Постоянная работа, – повторил он.
Похоже, убийство Бобо было не только справедливым, но попросту необходимым делом. Если его арестуют, это станет настоящим преступлением против межрасовой гармонии.
После недолгой паузы Кваме спросил:
– А если вернется синьор Позенато?
Люди закивали и забормотали, а Моррис подумал, какой у него замечательный сообщник. И пообещал разобраться с любыми проблемами.
– Полиция сейчас разрабатывает версию, что его убили Азедин и Фарук.
Это далось ему без малейшего труда.
Однако Форбс, сидевший бочком у камина и сонно глядевший в огонь, неожиданно встрепенулся и живо возразил:
– Но это же просто смешно!
– Не знаю, не знаю… – протянул Моррис с легким раздражением.
– Фарук такой славный мальчик, он бы ни за что…
– Ну, если на то пошло, – бесцеремонно перебил его Моррис, – я бы раньше никогда не подумал, что он извращенец, да еще подставляет задницу на столе у босса.
Форбс потрясенно умолк.
– И раз они ненормальные, – настаивал Моррис, – то наверняка способны на любую подлость, разве нет? Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что Бобо убили именно они. Жаль только, что мы их взяли сюда и не выгнали раньше, после истории с туалетом.
Форбс судорожно открыл рот, но так и не решился возразить. В выцветших глазах был тоскливый упрек. В конце концов он буркнул что-то на своей латыни, но никто – его, естественно, не понял. А Моррис уже продолжал тронную речь, хватаясь за нее как за соломинку, чтобы не рухнуть в самый неподходящий момент под тяжестью отвратительных подробностей. Он вспомнил раковых больных, которые исцелялись чудесным образом, обретя цель в жизни, и для этого взбирались на Килиманджаро или открывали в Бухаресте приют для детей-инвалидов.
– С сегодняшнего дня, – он повысил голос, – я возглавляю фирму «Вина Тревизан», и до тех пор, пока она имеет прибыли, я вам гарантирую достойную работу. Что касается деталей, вы в любом случае остаетесь на Вилла-Каритас до конца марта. Потом произойдут большие перемены, вы получите гражданство и должны будете занять достойное место в итальянском обществе.
При упоминании перемен лицо Форбса смягчилось. Чернокожие и балканцы были поражены.
– Так нынче вечером на работу, идет? Нужно выполнять условия контракта. – Грузовик «Доруэйз» в крайнем случае подождет до утра. – Кроме того… – Моррис заколебался. Когда он заговорил снова, его
