противоречий в обществе с социальным неравенством. Так фантастика опережает время и заглядывает в будущее, продолжая вместе с тем отражать наиболее острые проблемы сегодняшнего дня. Здесь тоже две непримиримые в рамках капиталистического государства правды.
На что же способны роботы? Что могут эти подобные человеку анероиды, у которых понимание коренных вопросов бытия так близко к нашему и так чудовищно упрощено, поскольку лишено вековых наслоений религии, мещанской морали и красивой неправды (или правды) искусства?
Они могут 'играть в шахматы, соперничая с ведущими гроссмейстерами в борьбе за мировое первенство ('Сумасшедший дом в 64 клетки' Фрица Лейбера), и, конечно, выполнять обременительные обязанности домашней прислуги ('Робот, которому захотелось спать' Джанни Родари). Порой они претендуют на роль более высокую, чем просто прислуга ('Одни неприятности с этой прислугой' Зигберта Гюнцеля), или сочиняют превосходную научную фантастику ('На землю за вдохновением' Клиффорда Саймака)' анекдоты и юмористические скетчи ('Шутник' Уильяма Тэнна), наконец, музыку, которую если и слышал кто из людей, то это только глухой Бетховен ('Виртуоз' Герберта Голдстоуна).
Но комизм ситуации заключается в том, что все это они могут делать и сейчас! В худшем случае они научатся этому в ближайшие годы. Я видел компьютер (он, конечно, не был антропоморфным, поскольку решал только вычислительные задачи), который играл в шахматы на уровне второй категории и знал толк в преферансе (вот только не мог освоить блеф при ловленом мизере). Мне приходилось читать машинные стихи и слушать машинную музыку. На выставке в Осака компьютер сочинял на заданный мотив вальсы и танго, фуги и шейки, блюзы и симфонии.
В научных институтах на стенах можно видеть обрывки перфорированных лент, где двоичным кодом 0–1 отпечатан портрет Эйнштейна или милой девицы, расположившейся на пляже. Кажется, в Бельгии проходила выставка абстрактных полотен, выполненных все теми же ЭВМ. Репродукции поражают продуманной цветовой гаммой. ЭВМ анализируют данные радиоастрономии и археологии, проектируют дамские наряды и кузова лимузинов, ставят диагноз и обучают детей грамоте. И все это объективная, как говорится, реальность. Можно возразить, что роботам далеко до Бетховена или Пушкина, Бердслея или Кандинского.
Сегодня далеко…
В принципе достаточно сложная машина может стать серьезным соперником человека и в области изящных искусств. Другое дело, кому это нужно. Но ситуации и взгляды меняются. Если сегодня на книжном рынке Запада великолепные произведения буквально тонут в потоке бульварной литературы, сочиненной непритязательными невидимками мас-культа, то почему нас должны удивлять, скажем, словомельницы Лейбера? Разве бульварное чтиво — это не тот же «словопомол»?
Отгремели словесные баталии, в которых профессора филологии со слезами доказывали кибернетикам, что машина не может ни мыслить, ни чувствовать. Во всяком случае не должна, ибо, как говорили даже некоторые вполне последовательные материалисты, творчество не материально.
Жизнь показала, что компьютер способен делать многое: все, что может человек, и кое-что, чего он не может. Достаточно сложная, повторяю, машина способна создавать не только забавные пустячки, но и подлинные шедевры. И, я уверен, она их создаст, ибо представляет собой своего рода уже индивидуальность. Хорошие современные компьютеры можно пересчитать по пальцам, их не собирают на конвейере, а сложная специализированная машина будет вообще уникумом.
Одним словом, писателям-фантастам не надо доказывать, что роботы могут выступать в качестве двойников людей. В этом поверили еще Гофману. Не приходится доказывать и то, что роботы способны сыграть такую роль довольно успешно. Читатели научной фантастики в этом не сомневаются. Что же тогда остается, если в бунт машин никто больше не верит, а трагические ситуации запрещены законами роботехники? Собственно, ничего особенного и не остается, кроме обычных литературных ситуаций, в которых людей успешно заменили андроиды. Не удивительно, что в таких обстоятельствах можно найти много забавного.
Это с успехом использовал и Брайн Олдис ('А вы не андроид?'), показав супружескую пару роботов, которые, считая себя людьми из плоти и крови, были даже несколько робофобами, и Роберт Шекли ('Битва'), сатирически изобразивший последнюю битву ('Армагеддон') сил света и тьмы с участием специализированных военных роботов.
Коль скоро люди уверовали в неограниченные возможности андроидов, последние с неизбежностью превратились в своего рода антидвойников, из которых ничего не стоило создать сатирические персонажи. Отсюда робот-ленивец, научившийся спать на работе, и робот, подхалтуривающий на ниве литературы (благо, его коллеги — люди целиком переключились на словопомол), робот-юморист, ставший звездой телеэкрана, и сладкоголосый Стив, робот-домработница Катерина и робот-редактриса Румянчик. Безусловно, здесь бездна возможностей. Способность роботов манипулировать взаимозаменяемыми деталями (вплоть до мозга) и специфика их интимных отношений открывают широчайшие перспективы для гротеска и буффонады ('На землю за вдохновением' Саймака и 'Серебряные яйцеглавы' Лейбера). Это уроки Чапека, уроки 'R.U.R.' и 'Войны с саламандрами', обогащенные разработками Лема ('Сказки роботов', 'Кибериада'). Лему прямо следует, в частности, Пирз Энтони ('Никто иной, как я…'). Суперробот Джан с планеты Металлика, металлическая порнография, зал 'для иных форм жизни', ругательство: 'перегретое машинное масло' — все это привычный лемовский реквизит для его вселенской 'Металлокомедии дель Арте'. Точно так же, как роботы Зингер ('Алмазный дым' Антона Донева), Континенталь и Считалка (полагаю, что ее можно было бы назвать 'Феликс') могли бы быть ее персонажами.
Итак, роботы современной фантастики наделены не только достоинствами, которых у нас нет, но и недостатками, которые у нас есть. А если так, то позволительно усомниться в развязке таких произведений, как 'Сумасшедший дом в 64 клетки' Лейбера.
Случайная поломка не позволила машине получить шахматную корону. Право, это звучит несерьезно! В лучшем случае это сентиментальная дань традициям прошлого. В современном мире (имеется в виду, конечно, условный мир научной фантастики) робот целеустремлен, не скрывает своей гениальности, самостоятелен и в меру нахален. Это не железный 'дядя Том' постчапековского периода — верный и кроткий слуга. Нет, андроид Лейбера и Саймака это робот-похититель, робот-честолюбец, наконец, робот- штрейкбрехер. Человек не может ожидать от него ни снисходительной поблажки, ни капитуляции в угоду людскому самолюбию. Тем более что робот и человек это не только антитеза, но и единство, скрепленное переходным звеном — киборгом (яйцеглавы, собственно, и представляют собой такие киборги — искусственные симбиозы мозга и кибернетического устройства). Более того, человек, которого роботы называют 'святой Айзек', уже выпустил новую серию андроидов, свободных от ограничений трех великих законов ('Женская интуиция'). Поэтому мы стоим на пороге нового, четвертого этапа древней, как человечество, и вечно современной сказки об андроидах. Сказки, которая всегда была зеркалом создавшего ее мира.
Преднамеренная неожиданность
То, чего требует время, — да кто может справиться с перечислением этого теперь, когда вследствие самосожжения, причиной которого было трение мирского о мирское, мирское было охвачено пожаром?
В письме 'К одному читателю' Карел Чапек писал:
'…Даже самый малый фрагмент действительности — это нечто огромное: оно лежит на перекрестке разных дорог и может быть открываемо с диаметрально противоположных сторон… Нам, людям, дан кусок Вселенной, чтобы мы познавали ее, мы добираемся до ее глубин не единственным путем; мы зондируем ее своими поступками, наукой, поэзией, любовью и религией; нам нужны разные методы, чтобы измерить ими свой мир'.
Разные! Именно в этом все дело. В наш век примата науки как метода познания следует помнить и о возможностях искусства. Мы знаем, что достижения современной науки обещают с избытком удовлетворить
