Сжимая рифленую рукоятку кольта потной горячей рукой, к той же заветной цели крался, отвратительно ругаясь про себя, мистер Оссолоп. Неудачливый ученик доктора Трири тем более не мог предвидеть засады.
Оба одураченных соотечественника не знали, да и знать нэ могли, что в двух шагах от каюты Миму надежно укрылся небожитель Альдо Усис, вооруженный четырьмя багряными огнетушителями с белой раковиной фирмы «Shell». Из такой раковины когда-то, как говорят, родилась Венера. Но что все радости этой богини по сравнению с минутой, когда на спины и затылки врагов обрушится белопенная Усисова струя! Тугая струя, которая заглушит сладострастный шепот «пожар!..».
— Они убьют тебя! — крикнула Миму. — С ними нельзя шутить, Дик, никак нельзя!
— О-ля! — беспечно откликнулся захмелевший кладоискатель.
— Слушай, Дик, я тебе дело говорю. Они страшные люди. Я их кругом обглядела, пока они здесь торговались. Тот красавчик-гринго — настоящий убийца, я таких знаю, я их за версту чую! Ему человека шлепнуть, что муху задавить.
— Они не догадаются.
— Как же, надейся! Платить такие деньги, да чтоб не проверить товар? За кого ты их принимаешь? Дик, они убьют тебя! — она, рыдая, бросилась к нему на грудь.
«Дик, мальчик мой, они убьют тебя, и ты будешь лежать холодный, деревянный, такой страшно незнакомый и чужой, а я буду биться возле тебя, буду звать тебя, не слезы, а кровь польется из моих глаз, и тогда я умру снова, и на этот раз уже навсегда. Не будет жизни без тебя, не будет дня, часа и ночи без тебя, света не будет. Я буду считаться живой, я буду числиться среди живых, я буду притворяться живой, но ты знаешь, что я умру с тобой. Я не хочу умирать, я жить хочу, не убивай себя, Дик, милый мальчик мой…» Рыдания сотрясали ее, как сейсмические толчки.
— А что делать? — Рибейра нахмурился. Он гладил Миму, бестолково утешал ее, пытался оторвать ее от себя, поскольку грудь его уже была мокрой.
— Нужно спрятаться, — вдруг твердо сказала женщина и перестала рыдать.
— О-ля! Я это уже делал. Ничего хорошего, как ты знаешь, не получилось. Как спрятаться на этой посудине?
— Я знаю одного человека, — медленно произнесла Мимуаза, — он… хорошо ко мне относится. Я пойду к нему. Я попрошу его. Я стану умолять. Он сделает все, что нужно. Он спрячет тебя на «Святой Марии».
— Миму, а деньги?
— Что деньги?
— Их ведь тоже надо куда-то спрятать?
— Возьмешь с собой.
Дик покачал головой и улыбнулся.
— Нет, девочка, нет. Ни за что. Ты же сама говоришь, что мои клиенты могут устроить мне специальное срочное свидание с господином богом. К этому следует подготовиться. Меньше всего я хочу, чтобы деньги возвратились к своим хозяевам. Держи их у себя, девочка, так вернее будет… Пока они не вернут своих паршивых денег, они не убьют меня.
— Где, где я могу их держать? — Миму только развела руками. — Замки наших кают сами отскакивают, стоит только посильнее нажать. В баре всегда полно народу, на кухне ни одного укромного местечка. Нет, Дик, нет. Ты возьмешь их с собой. Здесь такая куча бумаг, мне даже страшно…
— Самое лучшее, — сказал читавший в молодости романы мистера Ика Дик, — хранить такие вещи на виду. Не совсем на виду, но так, чтобы никто не мог догадаться. Например, в этой твоей старой сумочке, которую ты везде таскаешь с собой.
— Они и до меня доберутся, — Миму покачала головой, — а впрочем, возможно, ты прав. Я сделаю так, как ты хочешь, Дик.
Дик смотрел, как его подруга набивала ридикюль банкнотами. В его голове, пошатываясь, бродили добрые хмельные мысли.
«Все будет о'кэй, Долли, не робей, девочка. Удача, как и бэда, не ходит в одиночку. Теперь дела Дика Рибейры сильно двинутся в гору. Кое-кто еще погрызет ногти от досады и зависти».
— Дик, поклянись, что ты будешь послушным и спрячешься куда надо.
— Клянусь, — торжественно заявил Дик и подмигнул, — тебе ни в чем не могу отказать.
Когда Миму покидала каюту, он остановил ее:
— Скажи, сколько там осталось у Хуанито банок с немолотым кофе?
— Когда я там была, будто четыре. Сейчас не знаю. А что?
— Ничего, ничего. Я так.
Оставшись один, Дик запер дверь каюты и, как всегда, растянулся на ковре.
«Видишь, как получается, оказывается, не в твоей карте дело, не в золоте, им уже золота не нужно, они на другое бросаются. Теперь, парень, думай, вовсю думай. Удачу нужно подогревать, если хочешь слопать ее в теплом виде. Эта банка мне очень пригодится. Если уж теперь за нее платят такие бешеные деньги, то в Штатах, я надеюсь, одним словом, думай, парень, соображай, у тебя секунды на счету, банку нужно вернуть, и это, видно, нетрудно сделать, Хуанито я знаю, а зерна Убонды, если сравнить с натуральным кофе, рядышком их положить, разницу все же можно уловить, всего четыре банки, двигай, Дик, топай, не валяйся здесь, как старый кайман, встал, пошел, ну!..
А вдруг я уже продал кому-нибудь из них настоящие зерна? Я был глуп, я был расточителен, я вел себя как нищий гаримпейрос, нашедший «балу», я швырял эти банки им в лицо, я загребал деньги, получил тысячи, а мог иметь миллион, нет, я не лучше Толстого Педро, я никогда не научусь делать большие деньги, всегда срываюсь.
Ктo из них наиболее опасен? Живчик с Ленивцем не в счет, с ними и разговора не будет, молодой боров слишком труслив, не устоит; опасный, самый опасный, ох, права Миму, американец, спортсмен этот, убийца от бога, от дьявола, у него назад зерна не получишь, да и зачем получать, коли платит он лучше всех, больше всех, быстрее всех? Супермен проклятый!
Ну, Дик, давай, встал, пошел, ну!.. Сначала Хуанито, затем остальные!..» «Погоня сделала очередной поворот и понеслась дальше. Чудесное, неуловимое преображение. Заяц с волчьим оскалом, голубь с орлиным клекотом несутся по вечной спирали. И вот уже на спине своей, на багровом от ветров и солнца затылке своем чует Охотник нетерпеливое поклацывание клыков, свистящее прерывистое дыхание Дичи. Смена фаз, смена ролей, инверсия состояний. Берегись, Охотник, Дичь кровожадна, Дичь мстительна, она берет реванш, она возьмет его!» Дик надел очки — темные анодированные стекла от солнца. Он нахлобучил широкополую шляпу, закрывшую лицо почти до подбородка. Он опустил в карман потертых брюк старенький верный кольт и ринулся по следу.
Его видели на узких тропах «Святой Марии», его видели на нижней палубе, его видели в камбузе. Там он задержался недолго и, только выяснив, что все кофе у Хуанито уже разошлось, и очередную партию банок нужно теперь получать со склада, и что, кажется, сам Хуанито работает сегодня в баре наверху вместо Мимуазы, которая не то заболела, не то отпросилась у шефа, и что еще, кажется, Хуанито забрал в бар последнюю банку, и что… но Дик, не дослушав, заложил крутой вираж и понесся вскачь, планируя на палубных просторах и сбиваясь на рысь в коридорах «Святой Марии».
Странно, неуверенно чувствовал себя Дик, проносясь мимо равнодушных пассажиров и команды.
«О, эти мучения Дичи, ставшей Охотником! Болезненная, с ума сводящая двойственность! Тело, все помнящее тело кричит „прячься!“, а воля твердит „нападай!“. И бежит такой несчастный Охотник сразу в двух направлениях: вперед и назад. Удивительное мучительное состояние, истощающая вибрация души и тела, но, к счастью, она закончится, как только Охотник приблизится к цели».
На подступах к бару Мимуазы дорогу Дику загородила возбужденная толпа. Смех. Выкрики. Аплодисменты. Все это относилось к человеку в черном, который медленно вышагивал, высоко поднимая согнутые в коленях ноги. Его руки, прямые, неподвижные, точно деревянные, были простерты вперед и чуточку вверх, а глаза горели каким-то потусторонним огнем.
Дик, тяжело дыша, остановился, наткнувшись с разбега на неожиданное препятствие.
