«У Охотника всегда препятствий больше, чем у Дичи. Наверное, только поэтому она не перевелась еще на земле».
И вдруг Дик, как бы оглохший сначала, обрел слух:
— Как только вышел из бара, сразу и начал… — Так и сказал? — Он много кое-чего сказал, в том числе и это! — Может быть, пьян? — Непохоже, идет-то как, идет, словно пишет…Не скажите, это совсем не показатель. Я знал одного…Оставьте, ради бога, разве неясно, что человек болен? Я бы позвал врача: у него температура! — Может, вы и правы: солнечный удар порой проявляется в самых неожиданных формах! — Господи, вы меня смешите, ей-богу!..
— Никакого врача не надо, он мертвецки пьян, наверняка алкоголик, пусть выкупается, в такую жару только на пользу…Господа, ну смешно же, это же самореклама, типичная самореклама: проповедник Трири решил поддержать свою падающую популярность небольшим скандалом…Может, вы и правы, щепотка экстравагантности, так сказать…Разумеется, щепотка экстравагантности все равно что щепотка соли в пресное блюдо! Но все же… — А вдруг? — Вы думаете?! Может, вы и правы…Ради бога, смешно же… Господи, а вдруг? — Ну, знаете?! — Да, конечно, было бы забавно, но все же…Может, вы и правы…Нет, нет, господа, а вдруг он действительно, как Христос, пойдет по водам? — Ну, вы уж… Нет, нет, нет, а вдруг? — Что затвердил, ей-богу? — Нет, нет, нет, нет, господа, а… как же тогда мы, как же мир, человеческий опыт, мироздание? Вот идет он по Карибскому морю, шагает себе спокойно, а все, все вокруг летит к черту, к дьяволу, в тартарары! Вы это себе представляете? — Ради бога успокойтесь, он пока еще на твердой, очень прочной палубе, и мы сейчас все увидим, а кроме того, большинство явлений легко объяснимы современной наукой, и любой физик…Оставьте, ради бога, с человеком бог знает что делается, мы стоим, смотрим, и никому не придет в голову оказать помощь…Его уже уговаривали…Может, вы и правы, но все же…
Потом ослепленный Дик прозрел и увидел: Южное небо, затянутое белесой туманной дымкой. Дремотный, ленивый, весь в испарениях океан. Палубу, блиставшую надраенными деревянными рейками. Ослепительно черного доктора Трири с меловым лицом и сатанинскими глазами. Людей, образовавших вокруг проповедника подвижное полукольцо. Дверь, ведущую в бар Мимуазы.
Цель была отделена от преследователя десятком шагов, но Дик не мог двинуться с места. Завороженно и почти любовно он следил за доктором.
«Господи, а вдруг это правда? Вдруг ему дано, и он пойдет? Вдруг это случится здесь, сейчас, на глазах у всех? Он пойдет, и все станет на свои места. Все будет, как написано в святых умных книгах. Справедливость. Любовь к ближнему. И не надо бояться смерти, потому что есть тот свет. Есть правда, есть вера, есть то, о чем когда-то, в незапамятные времена говорила старая больная мать. Почему-то она вспоминается только старой и больной. И воздается ее обидчикам, и воздается обиженным. Господи…» Дик задохнулся. Вязкая темная кровь прихлынула к голове и застыла там, горячая, тяжелая, неподвижная. Мгновенно родилось кричащее желание:
«Господи, пусть он пойдет!»
«Пусть!»
Доктор Трири наклонился к воде и, резко обернувшись, равнодушно произнес:
— Я сказал, что пройду по водам, но ведь я не умею летать.
И он схватился вдруг за канат и перешагнул через фальшборт. Заскрипел блок, и канат начал разматываться с сумасшедшей скоростью. Сердобольные зрители бросились к стопору, а Дик кинулся к борту.
Он увидел доктора, который, вцепившись в канат длинными бледными, точно вареная спаржа, пальцами, раскачивался над океаном.
Затем он сорвался и упал. Вода в месте падения стала желтоватой и мутной, вокруг белого пузыря побежали расширяющиеся круги.
— И-аах!.. — пронеслось над водной гладью.
Чудо не состоялось. Гипноз рассеялся. Все забегали, загомонили. Толкались бестолково и суматошно. В воду полетел спасательный круг, пояс, еще пояс, еще и еще. Раздался свисток.
— Человек за бортом.
Что-то кричали на капитанском мостике. Тренькал судовой телеграф. Останавливались машины. Спускали на скрипящих талях шлюпку, в которой важно сидели матросы и добровольцыспасатели.
Дик плюнул в воду и отошел от борта. Он не видел, как вылавливали возомнившего о себе доктора. Не видел он и того, как сквернословящего и размахивающего кулаками проповедника унесли на носилках в больничный отсек, где его переодели и привязали к койке. Операция эта проводилась под руководством и при участии его ученика и последователя мистера Оссолопа.
Не знал Дик и о том, что через полчаса после учиненного Трири чуда в Майами полетела радиограмма:
«…праздничную встречу проповедника Трири с наркоманами отменить. Готовьте психиатра, трех санитаров и закрытую машину».
Ничего этого Дик не знал, ему сразу стало не до проповедника Трири, как только он увидел, что дорога к Цели расчищена и внимание всего лайнера обращено на неудачную попытку апологета наслаждения сотворить чудо.
«Теперь только и работать», — сказал себе Дик, входя в бар и снимая очки и шляпу.
В баре было только двое: Хуанито, который нетерпеливо топтался за стойкой, и пожилой усатый человек, лениво и мечтательно воззрившийся на рюмку с коньяком.
— Здравствуй, Хуан!
— Привет, Дик, я слышал, что ты едешь с нами, но тебя совсем не видать. Миму говорила, будто ты болен.
— Так оно и есть, я было малость прихворнул, а сейчас все на месте… Есть дело, Хуан, только потише, оно не для чужих ушей.
— Ладно, Дик, давай выкладывай, но прежде скажи, что ты думаешь обо всем этом?
— О чем?
— Да о проповеднике, который сиганул с корабля!
— Ах, этот! Мало ли сумасшедших проповедников в мире, я на них насмотрелся и знаю, что в жару, когда у них мозги совсем плавятся, ничего хорошего не жди.
— А меня он удивил!
— Нечего удивляться, Хуанито, я знал одного такого, который каждую неделю вешался перед толпой, и ничего не получалось: рвалась веревка, но все ходили слушать проповеди, пока его не разоблачили — веревка у него оказалась специального изготовления.
— Нет, Дик, то был шарлатан, а это человек серьезный, перед тем, как свихнуться, он заходил ко мне. Чинно так посидел, выпил свой кофе и, вот видишь, неожиданно свихнулся, а возможно, ты прав, что это жара на него так подействовала, у людей умных да образованных мозги — самое слабое место: таят на солнце.
Дик внезапно насторожился.
— Он пил твой кофе, Хуанито?
— Конечно. Чей же еще?
— Эту банку ты принес снизу, из холодильного отделения?
— О-ля, Дик! Ты все знаешь!
— Да, малыш, не все, но многое. Я знаю везение и неудачи, деньги и нищету, радость и слезы… Слезы Большого водопада… ты слышал когда-нибудь о Слезах Большого водопада?
Хуанито покачал головой, а усач внимательно взглянул на Дика.
— Вот тебе деньги за десять таких банок, мальчик, я ее забираю.
Хуанито спрятал деньги в карман, пожал плечами и улыбнулся.
— По-моему, вас с Миму тоже хватил удар. Это четвертая банка, которую вы сегодня у меня покупаете. Я не знаю, зачем вам оно нужно, но раз берете, стало быть, нужно. Я-то не остаюсь в накладе… Сеньор, ваш кофе готов, вы, кажется, просили по-турецки?.. А теперь, Дик, скажи, что за дело у тебя ко мне и почему бы…
Но Дик не слушал буфетчика. Как кот в засаде, следил он за тем, как посетитель медленно подносит
