Он встал, его лицо вдруг побледнело. Глаза увлажнились. Он снял очки и начал зачем-то основательно протирать их.
– Ты разрушил мою жизнь, – неожиданно выдал он.
– Что?!
Я не желал верить своим ушам. Мой брак разваливается, а жертвой, видите ли, оказывается он? Как это может быть? Мне, конечно, очень жаль, что его драгоценная невестка ушла из его жизни. Мне жаль, что его внук увидел, как родители порвали друг с другом. И больше всего мне жаль, что его сын оказался всего-навсего еще одним тупым ничтожеством, уныло ковыляющим в сторону гражданского суда. И все же я не собираюсь отдавать ему главную роль в нашей маленькой трагедии!
– Как это мне удалось разрушить твою жизнь, папа? Если кто-нибудь и пострадал, то это Пэт, а не ты.
– Ты разрушил мою жизнь, – упрямо повторил он.
Мое лицо горело от стыда и возмущения. С чего бы ему так огорчаться? Его-то жена никогда его не бросала.
– Твоя жизнь уже прошла, – сердито пробурчал я.
Мы взглянули друг на друга почти с ненавистью, и он тут же вышел из комнаты. Мне было слышно, как отец шаркая бродит наверху. Я уже пожалел о том, что ляпнул ему так необдуманно. Но он сам не оставил мне выбора.
– Он ничего такого не имел в виду, – встала на защиту отца мама. – Он очень расстроен.
– Я тоже, – кивнул я. – Со мной никогда раньше ничего такого плохого не происходило, мама. Все было легко. До сих пор со мной ничего плохого не происходило.
– Не слушай отца. Он просто хочет, чтобы у Пэта было то же, что и у тебя. Двое родителей, надежный и стабильный дом, чтобы строить свою жизнь. И все такое.
– Но у него никогда уже этого не будет, мама, если Джина действительно ушла. Мне жаль, но так уже никогда не будет.
В конце концов отец спустился обратно, и пока он с трудом глотал обед, я попытался вкратце описать родителям ситуацию: в семье были проблемы, в последнее время все шло не так уж гладко, но мы все еще были друг другу небезразличны. Надежда оставалась.
Я не стал рассказывать, что переспал с коллегой и что, по словам Джины, вышвырнул ее жизнь на помойку. От такого они могли подавиться бараньими отбивными.
Когда я уходил, мама крепко обняла меня и уверила напоследок в том, что все устроится. И папа тоже сделал все, что мог: он обнял меня одной рукой и сказал, чтобы я звонил, если понадобится их помощь.
Я не осмелился взглянуть на него. Вот что плохо: когда ты думаешь, что твой отец – герой. Он не произнесет ни слова, но ты почувствуешь себя так, как будто тебе опять восемь лет и ты только что проиграл свою первую драку.
– Наш следующий гость не нуждается в представлении, – повторил Марти в третий раз подряд. – Черт… черт… что стряслось с этим гребаным телесуфлером?
Телесуфлер был в порядке, и он это прекрасно знал.
Наверху, на галерее, режиссер пробормотал в радиотелефон какие-то успокаивающие слова: мол, когда Марти будет готов, пусть начнет все заново. Но Марти сорвал с себя микрофон и ушел.
Когда мы выходили в прямом эфире, Марти всегда бесстрашно обращался с телесуфлером. Если он вдруг ошибался, произнося слова, бежавшие у него перед глазами, то просто ухмылялся и продолжал читать дальше. Потому что знал, что у него нет выбора.
С записью все стало по-другому. Когда тебя записывают на пленку, ты всегда можешь остановиться и начать сначала. Конечно, это многое облегчает. Но, с другой стороны, это может парализовать тебя. Это может сказаться на твоем дыхании. От напряжения можно вспотеть. А если камера покажет, что ты вспотел, считай, что тебе конец.
Я догнал его уже в зеленой комнате, где он открывал пиво. Это напугало меня сильнее, чем вспышка раздражения на съемочной площадке. Марти был истериком и совсем не умел пить. Если он высосет парочку бутылок пива, его нервы станут настолько крепкими, что он уже не сможет двигаться.
– Запись шоу просто идет в другом ритме, – пояснил я. – Когда ты в прямом эфире, уровень энергии так высок, что ты пулей проносишься от начала к концу. А когда тебя записывают, нужно научиться контролировать адреналин. Но у тебя все получится, могу поспорить.
– А что ты, мать твою, об этом знаешь? – фыркнул он. – На скольких шоу ты сам лично выкобенивался перед камерой?
– Пойми, оттого, что ты будешь орать на девушку с телесуфлером, легче все равно не станет.
– Она слишком быстро двигает текст, – попытался оправдаться Марти.
– Да, чтобы не отстать от тебя, – понимающе кивнул я. – Если ты будешь говорить медленнее, то и она будет медленнее его двигать. Марти, это та же самая девушка, которая проработала у нас весь год.
– Ты даже не попытался сохранить шоу в прямом эфире, – буркнул он.
– После того как ты вмазал тому Тарзану, этого было не избежать. Станция не может допустить, чтобы подобное повторилось. Поэтому теперь мы работаем «как бы в прямом эфире».
– «Как бы в прямом эфире», мать твою! Этим все сказано. На чьей ты стороне, Гарри?
Не успел я ответить, как в дверях показалась голова Сибхан.
– Я нашла замену для телесуфлерши, – сказала она. – Попробуем еще раз?
– Мы смотрим телевизор, – ввел меня в курс дела Пэт, когда я приехал к Гленну.
Я поднял сына и поцеловал. Он обвил меня руками и ногами, как маленькая обезьянка.
– Вы смотрите его с мамой?
– Пет.
– С дедушкой Гленном?
– Нет. С Салли и Стивом.
В маленькой гостиной двое подростков – мальчик и девочка – обвивались друг вокруг друга на диване. Одеты они были так, что им не хватало только разве что сноуборда.
Девочка – тощая, вялая, с пустым взглядом – безразлично посмотрела на меня, когда я вошел в комнату. Мальчик – толстый, прыщавый, с еще более отсутствующим взглядом – постукивал пультом дистанционного управления по своим нижним зубам и не спускал глаз с видака, где красовался злой мужик, обнаженный до пояса. Этот певец выглядел как на допросе в полиции. Гленн наверняка узнал бы его. У Гленна, скорее всего, были все записи его концертов. Слушая его, я задавался вопросом: или это музыка превратилась в полное дерьмо, или я сильно постарел? А может, и то и другое сразу?
– Привет, – поздоровалась со мной девочка.
– Привет. Я Гарри, папа Пэта. А Джина здесь?
– Не-а, поехала в аэропорт.
– В аэропорт?
– Нуда, она должна была… ну это, как его? Отбыть на самолете.
Я поставил Пэта на пол. Он устроился среди игрушечных персонажей «Звездных войн», разбросанных по полу, восхищенно поглядывая на прыщавых юнцов. Пэту очень нравились старшие дети. Даже такие тупые и уродливые.
– Куда она улетела?
Салли наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
– В Китай. Кажется.
– В Китай? Точно? А может, в Японию? Это очень важно.
– Ну да, может, в Японию.
– Между Китаем и Японией огромная разница, – заметил я.
Стив впервые взглянул на меня.
– Для меня нет, – честно признался он.
Девочка рассмеялась. Пэт тоже. Он был еще совсем маленьким. Он не знал, над чем смеется. Я увидел, что лицо у него перепачкано. Если его не заставлять следить за собой, он довольно-таки наплевательски относится к личной гигиене.
