– Знаешь, мне уже до чертиков надоели все эти нападки красных, которые считают меня обманщиком рабочих… Я верю в компромисс, и мне удалось одержать несколько весьма значительных побед в долларовом исчислении… Ваши коммунисты наотрез отказываются признавать, что у каждой медали есть две стороны. И в любом деле есть как минимум два разных подхода.
– Я не член партии, – сказала Мэри.
– Знаю… но ты работаешь с ними рука об руку… Почему это вы считаете, что гораздо лучше, чем испытанные и честные вожаки, знаете, что нужно рабочим?
– Если бы у шахтеров появилась реальная возможность голосовать в своих профсоюзах, вы очень быстро убедились бы, насколько они доверяют вашей продавшейся компании.
Джордж недовольно покачал головой.
– Мэри, Мэри… все та же упрямая простосердечная девушка.
– Вздор! У меня в душе уже не осталось никаких чувств. Я видела, как обстоят дела там, на шахтах… Не нужно иметь доброе сердце, чтобы видеть, как целят в тебя те, кто подавляет рабочие выступления.
– Мэри, ты себе и представить не можешь, какой я несчастный человек.
– Принеси-ка мне лучше еще один коктейль, Джордж.
Мэри успела выкурить две сигареты, покуда он вернулся. Перед ее глазами в сигаретном тумане кружились кивающие головы, что-то бормочущие рты, кривляющиеся лица, жестикулирующие руки.
Когда улыбающийся, раскрасневшийся Джордж вернулся, толпа гостей уже начала редеть.
– Представляешь, я имел удовольствие переброситься парой слов с миссис Доулинг, она такая очаровательная женщина… Знаешь, что сообщил мне этот Ред Хейнс? Интересно, правда это или ложь… Кажется, ей конец… она уже не годится для кино… голос ее не подходит для звукового кино – такой скрипучий, как у старой вороны, каркающей в микрофон… – Явно захмелев, он неестественно захихикал. – Вон она. Уезжает.
В комнате вдруг воцарилась тишина. В кружеве сигаретного дыма Мэри увидела женщину невысокого роста с подкрашенными голубыми тенями веками, с тонкими, как у фарфоровой куклы, чертами лица под копной белокурых волос. Она кому-то улыбнулась, направляясь к раздвижной двери гостиной. В желтом платье, вся унизанная большими сапфирами. Высокий, с бронзовым загорелым лицом актер и полный коротышка с кривыми, как у кавалериста, ногами, с одутловатым лицом, шли за ней. Эвелин Джонсон, что- то, как всегда, тараторя, нечленораздельное, чуть не задыхаясь от лавины слов, увязалась за ними.
Мэри наблюдала за этой сценкой через гудящий туман, словно смотрела пьесу с закуренного балкона.
К ним подошла Ада. Она стояла перед ними, выпучив глаза, и говорила, широко раскрывая рот:
– Ах, какая потрясающая вечеринка… Я встретилась с ней. У нее такие милые, такие утонченные манеры… Не знаю почему, но я считала ее довольно грубоватой, крутой. Недаром говорят, что она – из грязи да в князи.
– Ничего подобного, – вступился за Марго Доулинг Джордж. – Ее предки – знатные испанцы, которые жили на Кубе.
– Ада, я хочу домой, – сказала Мэри.
– Сейчас, минуточку. Мне так и не удалось поговорить с Эвелин… Она сегодня выглядит такой уставшей, очень нервничает, бедняжка.
Лилово-бледный молодой человек быстро прошел мимо них, улыбаясь через плечо следовавшей за ним женщине гораздо старше его, в серебристом платье из парчи. На ее худой шее под толстым слоем пудры проступали глубокие морщины, нос крючком дрожал, а глаза выкатывались из орбит над плохо замазанными макияжем синими мешками.
– Ада, я хочу домой.
– Но я думала, что ты пообедаешь с Джорджем.
Мэри видела перед собой только размытые лица, которые увеличивались в размерах, когда приближались к ней, меняли свою форму, пропадая во мгле, а рты то беззвучно, как у рыб в аквариуме, открывались, то закрывались.
– Ну, что скажете? Кстати, мисс Кон, вы не видели здесь Чарлза Эдварда Холдена? Он всегда присутствует на вечеринках Эвелин. Он здесь весьма заметная колоритная фигура.
Мэри не переваривала собачьи глаза Джорджа Берроу, вылезающие из орбит, когда он говорил.
– Ну вот, этот здравомыслящий интеллигентный человек в вашем вкусе. Лично я моту проговорить с ним весь вечер.
Ада, прищурив глаза, наклонилась к Джорджу и со свистом зашептала ему на ухо:
– Он помолвлен и женится на другой. Эвелин уязвлена этим до глубины души. Она теперь вся на нервах.
– Джордж, если мы остаемся, то принеси мне еще один коктейль, – сказала Мэри.
Круглолицая женщина в платье со стеклярусом, с пунцовыми щеками, сидевшая рядом с Мэри на кушетке, вдруг наклонившись к ней, произнесла сценическим шепотом:
– Ну, разве не позор? Знаете, по-моему, это большое свинство со стороны Холди после всего того, что Эвелин сделала для него… в светском плане… она его возвысила… теперь его принимают повсюду. Я знакома с этой девицей… такая стерва, что еще поискать… вовсе не богатая.
– Шшш, – прошипела Ада. – Идет Эвелин… Ну, Эвелин, дорогая, полководцы и короли уходят. Скоро здесь останется лишь жалкая кучка нас, простых смертных.
– Что-то она не показалась мне сегодня бодрой и веселой, – сказала Эвелин, опускаясь рядом с ними на стул.
– Может, принести тебе чего-нибудь выпить, Эвелин, дорогая? – вызвалась Ада.
Эвелин покачала головой.
– Знаете, Эвелин, что вам сейчас больше всего нужно, – сказала круглолицая дама, наклоняясь к ней. – Увлекательное путешествие за границу. После января в Нью-Йорке жить невозможно. Я сама ни за что бы здесь не осталась… Для чего мне нервный срыв? Останься я – его не миновать!
– Я уже думала, не поехать ли мне в Марокко, если удастся наскрести деньжат, – сказала в задумчивости Эвелин.
– Поезжайте в Тунис, там на самом деле как в раю!
Мэри, проглотив коктейль, который ей уже не в первый раз любезно принес Берроу, продолжала наблюдать за лицами, слушала голоса, словно в каком-то непроницаемом ненавистном тумане.
– Мне в самом деле пора.
Она пошла к двери через всю комнату, опираясь на руку Джорджа. Если она шла довольно неуверенно, то говорить ей ничто не мешало.
В спальне Ада помогла ей надеть пальто. Там была и Эвелин Джонсон. Она распахнула большие, как у газели, черные глаза.
– Ах, Ада, как мило с твоей стороны, что ты пришла, – сказала она своим дразнящим, певучим голоском. – Я так боялась, что здесь будет ужасная скука… Ах, мисс Френч, мне так хотелось поговорить с вами о положении шахтеров. Мне никогда не удается поговорить на тему, которая действительно меня интересует. Знаешь, Ада, больше никаких вечеринок, клянусь, со скуки можно с ума сойти, честно. – Она потерла пальцами виски, лоб. – Ах, Ада, надеюсь, чтоскоро все разойдутся. У меня такая сильная головная боль.
– Может, что-нибудь принять?
– Сейчас, непременно. У меня есть чудесные пилюли. Боль как рукой снимает. В следующий раз, Ада, я попрошу тебя сыграть для меня Баха… Мне его музыка, конечно, понравится. Знаешь, как, однако, глупо прожигать вот так свою жизнь – приглашать к себе кучку наобум выбранных людей, которые фактически ненавидят друг друга.
Она проводила их до самой двери, словно никак не хотела с ними расстаться. Она стояла на холодном сквозняке перед открытой дверью в тонком платье, когда Джордж отправился на угол ловить такси.
– Эвелин, вернись, не стой на ветру, так можно простудиться и умереть, – сказала Ада.
– Ну, до свиданья… вы все же молодцы, что приехали!
Мэри не спускала глаз с ее узких плеч. Она шла по коридору, ощущая дрожь во всем теле.
На холодной улице ее сильно качнуло, и Ада, обняв ее за талию, ловко поддержала. Да, она явно
