Лучший муж за большие деньги

.

– События могут не меняться, а вот люди – да, – заметила Эмма. – Это будет моя первая трапеза вместе с взрослыми, а не за детским столом.

– И правда. Ты ещё в школе училась, когда в последний раз приезжала на Рождество. – Герцогиня помрачнела. – Так ужасно, что твои родители умерли. Нам с maman было очень жалко, что ты к нам после этого не приезжала. Но, видимо, это было мудрое решение, потому что сейчас ты просто цветёшь, – она повернулась, чтобы уйти. – Я не должна вас задерживать разговорами. До обеда осталось чуть больше получаса. Уверена, колокол вы помните.

– Кто сможет такое забыть, – с чувством произнёс Энтони. Он взял руки герцогини в свои. – Спасибо, что пригласили нас, тётя Амелия.

– Не за что. Семья – это основная жизненная ценность. Нам повезло, что Харли достаточно велик, чтобы вместить такое количество Вонов. Я представляю себе это так, словно все вместе путешествуем сквозь время. И, несмотря на постоянные изменения: рождения, браки, уходы из жизни, мы – здоровая и полная семья. – Ещё раз улыбнувшись, герцогиня вышла.

Они остались одни.

– Когда я была маленькой, – сказала Эмма, снимая шляпку, – я хотела, чтобы эти башни были круглыми, а не квадратными, но всё равно это одна из лучших комнат в Харли.

– Должно быть, она досталась нам из–за нашего статуса молодожёнов, – ответил Энтони. С обычной для Харли оперативностью их багаж уже доставили наверх. Пока они с Эммой здоровались с родственниками, её служанка и его камердинер всё распаковали и вновь исчезли. Жизнь здесь всегда протекала очень гладко.

Сняв плащ, Энтони добавил:

– Сожалею, что у тебя не будет своей комнаты. Может, попросить принести ширму?

Эмма скривилась.

– Все домочадцы узнают, а поскольку мы лишь недавно поженились, это вызовет шквал ненужных вопросов. Мы справимся и так.

Она подошла к окну, на котором в специальном защищающем от пожара зажиме горела рождественская свеча. Во время праздников ежедневно в полдень приходил слуга, чтобы почистить зажим и поставить новую свечу, которые специально были сделаны так, чтобы гореть до рассвета. Этой традиции было, по меньшей мере, лет двести.

– Мне нравится жить так высоко. Когда я была маленькой, я часто вылезала на крышу и бегала по ней, – задумчиво произнесла Эмма.

– В декабре месяце? – его брови удивлённо приподнялись. – Ты была отважной малышкой. Прогулки по крыше могут быть опасны, особенно если она покрыта льдом.

– Я вылезала только в хорошую погоду и совсем прекратила, когда моя мама узнала об этом и заставила меня пообещать, что я больше не буду этого не делать, – посмотрев на тёмный пейзаж, она мечтательно сказала. – Я любила воображать, что улетаю с крыши и парю над холмами.

Перед мысленным взором Энтони возникла ужасающая картина того, как бездыханное и переломанное тело Эммы лежит на холодном и неприветливом дворе далеко внизу, вокруг неё разметались тёмные волосы, а лицо покрыто слоем льдинок.

– Я от всей души благодарен, что ты никогда не пыталась улететь по–настоящему.

– Я всегда хорошо понимала разницу между мечтами и действительностью. По крайней мере, когда была ребёнком, – она повернулась лицом к комнате. – Я позабыла, как обычно вокруг тебя вьются женщины. Ты не устаёшь от этого?

Он сначала хотел отшутиться. Но предмет разговора был слишком важен, чтобы оставить его без внимания.

– Полагаю, я нравлюсь женщинам, потому что они мне нравятся. Я не слишком люблю флиртовать, знаешь ли.

Она вздохнула.

– Знаю. Подобно цветку, привлекающему пчёл, ты не можешь не привлекать особ женского пола.

Он всегда был благодарен судьбе за это своё качество, но понимал, что Эмму оно может не слишком радовать.

– Я не могу запретить им виться вокруг, но ты, Эмма, моя жена, – серьёзно произнёс он, – моя единственная.

Она кивнула и больше не заговаривала на эту тему, но он чувствовал, что ей грустно. Энтони надеялся, что она не начала уже жалеть о своём поспешном браке. Ему придётся сильнее стараться, чтобы этого не произошло.

Грубый звон колокола нарушил тишину дома. Даже при закрытой двери между ними и источником звука он производил оглушительный шум. Эмма подпрыгнула, а Энтони вздрогнул от неожиданности.

– Пятнадцатиминутный колокол. До салона нам идти не менее пяти минут, так что у нас всего десять минут, чтобы приготовиться к ужину.

Эмма нахмурилась и подошла к гардеробу.

– Хотя герцогиня сказала, что ужин будет неформальным, я бы предпочла переодеться во что–нибудь свежее, – она вытащила зелёное платье. – Бог знает, куда подевалась Бекки. Помоги мне, пожалуйста.

– Конечно, – Энтони подошёл сзади и начал расстёгивать многочисленные петельки и пуговички её дорожного платья. Закончив, он спустил ткань ниже на руки и с трудом сглотнул, когда увидел сливочные изгибы её плеч. У неё была самая сладко–привлекательная кожа изо всех, виденных им. Она просто молила о ласках.

Эмма выступила из упавшего на пол дорожного платья. Её нижняя рубашка, корсет и нижние юбки скрывали не меньше, чем большинство платьев, но в воздухе витало шаловливое ощущение близости от того, что он видит её в нижнем белье. Он вспомнил, что мадам Хлоя назвала фигуру Эммы «magnifique». Модистка была права. Эмма была не модной сильфидой, а женщиной с роскошными, чувственными изгибами. Ему захотелось узнать, каково было бы ощутить вес её полной груди в своих ладонях. Всё его тело опалило жаром.

Пытаясь подавить эту реакцию, Энтони подошёл к туалетному столику, куда Хокинс уже положил его расчёску и прочие личные вещи. Было бы у них больше времени, он бы побрился. К счастью, его подбородок всё ещё был вполне презентабельным, хотя и едва–едва.

– Мне снова понадобится твоя помощь, – Эмма уже натянула платье, но не могла сама его застегнуть.

Энтони молча снова подошёл к ней. Его воображение буйно разыгралось. Ему хотелось запереть дверь, пропустить ужин и соблазнить свою жену. Но в этот вечер это было действительно невозможно, так как оба они в некотором роде должны были воссоединиться с семьёй.

Непривычно не слушающимися пальцами Энтони начал завязывать ленты. Она воспользовалась духами со сложным, провокационным ароматом. Девичьи, цветочные запахи были не для неё.

Его пальцы скользнули по спине Эммы, когда он завязывал потайной бант. Её охватила лёгкая дрожь. Надеясь, что это трепет удовольствия, он наклонился вперёд и поцеловал местечко, где соединялись её шея и плечо. Её кожа под его губами была шелковистой и тёплой. Ему захотелось облизать её с головы до ног. Он начал исследовать языком элегантный изгиб её ушка. Эмма замерла.

Хотя у Энтони было предостаточно женщин, он не был таким самодовольным хлыщом, чтобы поверить, что он безошибочно способен почувствовать, чего хочет женщина. А понимание конкретно этой женщины было гораздо важнее любой из его случайных интрижек.

– Каждый раз, когда я касаюсь тебя, ты словно отстраняешься, – тихо сказал он. – Хочешь, чтобы я перестал?

– Нет, – ответила она сдавленным голосом. – Мне вовсе не отвратительны твои прикосновения, – она сглотнула вставший в горле ком. – Совсем… совсем наоборот.

«Хвала небесам за это». Легчайшим движением он обнял её и положил ладони ей на грудь. Она ахнула, и он почувствовал, как под его ладонью сильно бьётся её сердце. Затем она кротко прислонилась спиной к нему в безмолвном жесте доверия и покорности. Её тёплые изгибы идеально подходили к его телу,