как кусочки мозаики.
Его собственное сердце тоже колотилось, и полным чувства голосом он сказал:
– Мне очень–очень хочется, чтобы нам не нужно было идти на этот ужин.
Она повернула голову и взглянула на него с выражением завзятой соблазнительницы.
– Позже мы вернёмся сюда, желание только усилится от ожидания.
Он хихикнул.
– У тебя задатки порочной распутницы.
– Хорошо, – сказала она с глубоким удовлетворением.
С очевидным нежеланием, отойдя от него, она закончила свой туалет. Энтони слепо причесал волосы, поскольку большая часть его внимания была сосредоточена на живом воспоминании об Эмме в его объятиях. Её мягкая чувственность заставляла его одновременно желать защитить её и затащить в постель. «Не в этом ли суть брака? С милостью божьей, он разберётся в этом достаточно быстро».
– Я готова, – сказала Эмма, слегка нервничая. – Я хорошо выгляжу?
Он повернулся и осмотрел её с головы до ног. Выбранный ею оттенок зелёного великолепно оттенял её кожу цвета сливок и придавал её переменчивым глазам красивый светло–зелёный цвет. Слегка завитые каштановые волосы тоже гораздо больше шли ей, чем строгий пучок, который она носила, когда они повстречались.
– Ты выглядишь идеально. Не слишком официально для сегодняшнего вечера, но леди до мозга костей, – он подошёл к ней. – Есть лишь одна проблема.
Выражение её лица, которое, было, просветлело, вновь стало тревожным.
– Что–то не так?
– Вот это, – женщины часто надевали на шею газовые шарфы, называемые фишю, чтобы сделать низкий вырез платья более скромным и добавить немного тепла. Эмма тоже надела такой шарф. Энтони стянул его с её шеи, обнажив верхнюю часть роскошной груди. – Тебе это не понадобится. При таком скоплении народа в комнатах будет тепло.
Она сильно покраснела и инстинктивно прикрыла руками обнажившуюся плоть. В конце концов, вновь их опустив, она произнесла извиняющимся тоном:
– Я чувствую себя голой.
– У меня есть лекарство от этого, – он подошёл к своему несессеру и вытащил потрёпанную бархатную коробочку. Внутри лежала тройная нить жемчуга и пара подходящих серёжек. – Немногие фамильные вещи пережили долги моего отца, но эти остались. Они принадлежали моей матери, а теперь они твои. Весёлого Рождества, Эмма.
Эмма задохнулась от нахлынувших чувств.
– У моей мамы было очень похожее ожерелье, но его пришлось продать, – её глаза повлажнели, она взяла ожерелье и прижала его к своей щеке. – Жемчуг такой приятный на ощупь. Шелковистый. Почти живой.
– Его нужно носить, чтобы показать его во всей красоте, – он забрал ожерелье и застегнул его у неё на шее. Это была красивая шейка, длинная и изящная. Он поцеловал её у основания высоко забранных волос. Она тихо ахнула, и в этот раз он точно знал, что это не страдание.
Слегка дрожащими пальцами Эмма вдела в уши серёжки и повернулась к нему для окончательного осмотра. Он произнёс с абсолютной уверенностью:
– Ты выглядишь красивой, Эмма. Любой мужчина гордился бы, будь ты рядом с ним.
Она одарила его такой ослепительной улыбкой, что на мгновение он забыл, как дышать.
– Я очень рада, что ты так думаешь.
С элегантным поклоном он предложил ей руку, и они вместе направились вниз, чтобы присоединиться к своей семье.
Глава 6
Сгорая от нетерпения, Эмма под руку с Энтони спускалась по холодным коридорам и лестницам. «Он желал её! Даже девственница могла распознать страсть в его голосе и прикосновении. Он не был безразличен к ней, просто давал ей время привыкнуть, которое она у него просила. Ну что ж, теперь она была готова стать женой. На самом деле она очень хотела, чтобы этот давно и с нетерпением предвкушаемый вечер побыстрее закончился, чтобы они могли вернуться в свою комнату к ожидающей их постели, – эта мысль заставила её застенчиво посмотреть на него. Он встретился с ней взглядом и подарил ей понимающую улыбку. – Его единственная». Это знание вызвало у неё желание перекувырнуться, как она делала, когда была совсем маленькой.
Почти плывя по полу, она позволила ему привести себя в главную гостиную, где взрослые пили перед ужином херес. Большой дом выглядел именно так, как она помнила, с запахом сосновых веток, яркими ягодами падуба и алыми лентами повсюду. Рождество в Харли было волшебным.
Когда они вошли, гостиная была уже полна людей. Повсюду слышались громкие разговоры. Эмма огляделась, пытаясь связать воедино лица и имена. Большинство приходилось друг другу дальними кузенами и кузинами, хотя пожилые члены семьи в основном занимали положение почётных тётушек и дядюшек. «Господи, тётя Агата сильно прибавила в весе. Бог знает, кем был этот долговязый юнец, но он совершенно очевидно принадлежал к семейству Вонов. И была ли эта молодая женщина в голубом её кузиной Маргарет? Может, это – сестра Маргарет, Мэри?»
– Верлэйн приехал! – крикнул кто–то.
Эмма криво усмехнулась, зная, что так будет всю их оставшуюся жизнь. «Это Энтони люди помнят, именно Энтони вызывает у них особенную улыбку. На неё он производил такой же эффект. Но, пока он принадлежит ей, она не возражала против того, чтобы делиться его вниманием на сборищах, подобных этому».
Их окружили люди, желающие обнять их и поздравить с бракосочетанием. Эмма знала, что сияет, подобно рождественской свече. Она мечтала о таком тёплом приёме десять лет, но не верила, что когда– нибудь вновь его почувствует. Она снова была Воном среди Вонов. И, если судить по восхищению в глазах мужчин, Энтони не солгал, когда сказал, что она хорошо выглядит.
В другие двери вошла вдовствующая герцогиня, и многие из группы людей, окружавших Эмму и Энтони, отправились поприветствовать её. Когда–то она была очень красива. Да и сейчас былая красота была видна.
Когда толпа поредела, Эмма увидела молодую женщину, стоявшую у большого камина и смотревшую на них. Эмма от удивления перестала дышать. Это была Сесилия, и она совсем не изменилась. Ей должно было быть около тридцати, но даже после рождения двух детей она была стройной и изящной. Красивой, как всегда.
Покинув дряхлую тётушку, с которой она разговаривала, Сесилия подошла, чтобы поприветствовать вновь прибывших. Её золотые волосы блестели в свете дюжин свечей. Подойдя к ним, она сказала:
– Как чудесно снова видеть тебя, Эмма. Я так рада, что ты здесь.
Теплота в её голосе казалась искренней. Сесилия всегда очень хорошо относилась к Эмме. Не её вина, что её прелестная светлая красота заставляла Эмму чувствовать себя по сравнению с ней огромной, неповоротливой коровой. С трудом выдавив улыбку, Эмма ответила:
– Спасибо, Сесилия. Ты великолепно выглядишь. Твои дети похожи на тебя или на Бренда?
– Они, определённо, Воны, – лицо Сесилии напряглось, и она повернулась, чтобы протянуть Энтони руку. – Верлэйн. Прошло много времени с тех пор, как ты в последний раз приезжал в Харли.
– Сесилия. – Энтони склонился над её рукой, затем выпрямился, но так и не отпустил её руку. – Как… как хорошо снова быть здесь, – напряжение между ним и Сесилией было практически осязаемым.
Эмма почувствовала себя так, словно её ударили. «Конечно, между двумя бывшими возлюбленными должна была быть какая–то реакция, но она не ожидала, что Энтони превратится в мраморную статую. Проклятие, а она–то думала, что он оставил позади своё чувство к Сесилии! Вместо этого, он, как идиот, изумлённо глазел на неё. Они оба смотрели друг на друга, словно в комнате никого больше не было».
