Глава 12
Зеркало
Бэт громко закричала и проснулась. Уэс сел в кровати, не понимая, что происходит. В спальне было темно и холодно.
— Кошмар, — сказала она, дотрагиваясь до него, — мне приснился кошмар.
Он обнял ее. Она вся дрожала. Уэс укрыл ее и себя одеялом. Бэт постепенно согрелась и перестала дрожать.
— Извини, — сказала она наконец. — Я не хотела тебя напугать.
— Все хорошо... Главное — с тобой все в порядке.
Она положила голову ему на грудь:
— У меня сейчас слишком много работы... А тебе снятся кошмары?
— Конечно.
— Расскажи, какие тебе снятся кошмары.
— Ну уж нет. Кошмар приснился тебе, так что ты и должна рассказывать.
— Мне привиделось зеркало, — прошептала она. — Я проникала внутрь этого зеркала и возвращалась обратно. В одно и то же время я была зеркалом и самой собою... То проникала внутрь, то оказывалась снаружи. Но потом... Потом от моего неосторожного движения зеркало треснуло, и все мое тело рассыпалось, превратившись в блестящие острые осколки...
Уэс почувствовал, как сердце Бэт бешено заколотилось.
— Знаешь, раньше мне приходилось размешивать кислоту в стеклянных колбах. — Может быть, воспоминание об этой опасной работе и стало причиной кошмара?
— Да, это всего лишь какое-то воспоминание, — отчеканил он.
— Ладно-ладно, хватит меня успокаивать, как какую-то дурочку. Как-нибудь я расскажу тебе о своих вещих снах.
— С удовольствием послушаю.
— Сколько сейчас времени? — спросила она.
— Сколько времени? Где-то посередине между очень поздно и очень рано. — Он почувствовал, как она улыбнулась. — Поспи еще. Здесь тебе ничто не угрожает.
— Я знаю. — Она поцеловала его в левую сторону груди, где находится сердце.
Довольно скоро Бэт уснула. Уэс спать уже не мог. Он осторожно вылез из кровати, заботливо укрыл Бэт одеялом, надел пижаму и кроссовки и, аккуратно прикрыв дверь спальни, вышел в гостиную. Их одежда в беспорядке валялась на полу. Он поднял ее, перенес на кресло, включил лампу и, пока варился кофе, разложил полученные от Бернса фотографии Джуда Стюарта на журнальном столике. К ним он придвинул снимки, которые украл в гостинице «Занзибар»: на них был тот же Джуд Стюарт, слева от него — черноволосый молодой человек, а справа — красивая женщина.
— Где все эти люди сейчас? — довольно громко прошептал Уэс.
Выпив кофе, он еще раз посмотрел на фотографии.
— Я иду по острию бритвы, — сказал он смотревшим на него со снимков людям. — Как бы не сорваться!
Уэс вдруг вспомнил своего отца. «Если взобрался на коня, — любил приговаривать тот, глядя сыну прямо в глаза, — скачи вперед, назад дороги нет!»
Теперь, взобравшись на этого воображаемого коня по милости Дентона, Уэс чувствовал, что уже нарушил некоторые законы.
Записи о переговорах граждан являлись частной собственностью и охранялись соответствующими законоположениями. Получение данных о таких разговорах было первым нарушением юридических норм со стороны Уэса. За ним последовали другие. Нет, он не боялся. Ведь те, кто отдал приказ провести это расследование, были не судьями, а его командирами.
«И все же, — подумал Уэс, — ты должен был действовать как полицейский, а превратился, по сути, в рядового жулика. Но если взобрался на коня, то скачи на нем!»
В спальне скрипнули половицы. Уэс быстро спрятал фотографии и сел в кресло. Двери спальни отворились, и в гостиной появилась Бэт. На ней была рубашка Уэса цвета хаки с длинными рукавами.
— Пахнет кофе, — потягиваясь, сказала она.
— Кофе на кухне, — улыбнулся Уэс.
Ему понравилось, как без малейших усилий она нашла на чужой кухне чашку и сахарницу, ничуть не смущаясь налила себе кофе, вернулась в гостиную и, сбросив со второго кресла одежду, свернулась в нем клубочком.
— Доброе утро, — улыбнулась ему она, отпив из дымящейся чашки немного кофе. — Извини, что из-за меня ты не спал всю ночь.
— Все в порядке, — улыбнулся он.
Она поставила чашку на журнальный столик, достала из своей рубашки сигареты, прикурила одну, а потушенную спичку бросила в блюдце.
— Наверное, мне стоит все-таки обзавестись пепельницами, — сказал он.
В ее глазах появились озорные искорки.
— Сколько сейчас времени? — вдруг спросила она.
Сквозь окна гостиной сочился серый свет.
— Примерно без двадцати семь. Похоже, сейчас пойдет дождь.
— Я искала у тебя в спальне, во что бы одеться, и на полке в твоем шкафу обнаружила какую-то смешную шляпу. Ты ее носишь?
— Да нет... Это широкополая шляпа осталась у меня как память... о разведывательных рейдах... Отличная защита от солнца и дождя. Намного лучше, чем каска. Вот только от пуль она не спасает... хотя в буше, когда высовываешь голову, тебя в ней особенно и не заметно.
— В буше Вьетнама?
Он кивнул в ответ.
— Ты — моряк... Так почему же ты участвовал в той войне?
— Я сражался... за тебя.
Она задумчиво посмотрела на него, и он почувствовал: она поняла, что именно он хотел сказать.
— Что было самым тяжелым в той войне? — спросила она.
— Самым страшным?
— Нет, самым тяжелым.
— Письма.
Бэт вздрогнула.
— Я — офицер. И когда в моем подразделении кто-то из парней погибал, я должен был сообщать его родителям или жене или просто подруге. Мне частенько приходилось писать такие похоронные письма, когда мы возвращались с патрулирования. От меня несло джунглями, кожа была выжжена солнцем, все тело ломило, где-то поблизости из транзистора неслась рок-музыка, вернувшиеся целыми и невредимыми с патрулирования ребята смеялись, а я сидел и писал... Писал грустную историю о том, как храбрый девятнадцатилетний парень получил пулю в сердце... Чтобы описать это, нужны какие-то особые слова, которых мы, военные, просто не знаем. Мы умеем мужественно идти под пули, мы и сами умеем стрелять. А вот слов, которые могли бы передать трагедию человека на войне, мы не знаем.
Уэс замолчал. Молчала и Бэт.
— Что это такое? — наконец спросила она, показывая пальцем на металлические эмблемы в виде кленовых листьев на его рубашке.
— Это знаки военного отличия. Они означают, что я — майор.
— Когда же тебе надо идти на работу, господин майор?
— У меня... у меня сейчас свободный график.
