помнит, несомненно, наложили сильный отпечаток и на ее внешность, и на душу. Остальные члены семьи, истинные Фицджералды, по-видимому, вполне удовлетворены своей бродячей жизнью; она же с любопытством поглядывает на дома, мимо которых они проезжают, ей очень хочется знать, каково это — всегда жить в одном из этих домов. Из разговоров с такими людьми, как Стивен Аш, она поняла, какое освежающее действие оказывает на нее неартистический темперамент. Иногда она даже мечтала выйти замуж за какого-нибудь добродушного деревенского сквайра и наслаждаться спокойным семейным счастьем.
При этой мысли она глубоко вздохнула. С таким же успехом она могла бы мечтать о замке на Луне или о рыцаре в сверкающих латах. А ведь, казалось бы, эти мечты такие скромные. К тому же у нее были основания полагать, что она бесплодна.
Розалинда сожалела, что они нигде не задерживаются достаточно долго, чтобы она могла ближе познакомиться с людьми, которые ей нравились. Однако, она знала, что даже если встретится с таким вот степенным, респектабельным джентльменом, он может принять ее за беспутную актрису. Подумав, что ей совершенно несвойственно беспутство и что, вообще-то говоря, она никакая не актриса, молодая женщина рассмеялась. Что до Стивена Аша, то он, даже при большой натяжке, никак не походит на этакого веселого деревенского сквайра, который ей представлялся в мечтах.
Ей не хотелось думать о том, что самый интересный из всех мужчин, которых она когда-либо знала, через день-другой покинет их, и у нее так и не будет возможности узнать его лучше. Оставалось только смеяться.
Глава 5
Стивен уже засыпал, когда у него начались колики. Сон сразу же слетел с него, он с ужасом ожидал, что будет дальше. Когда он встал с кровати, боли еще усилились. К счастью, Розалинда, уходя, не погасила горящую свечу.
Он едва успел дойти до горшка, когда его желудок извергнул все свое содержимое. Он лежал, тяжело дыша, на полу, весь потный, с бешено колотящимся сердцем. Господи, в его ли состоянии думать о женщинах?
Кое-как сев, он вытер потное лицо рукавом ночной рубашки. Не пора ли наконец осознать мрачную истину, подумал Стивен. Он в самом деле умирает. До сих пор в глубине души он не исключал возможность ошибки. Ведь он, герцог Ашбертон, в самом расцвете сил. Как может его свалить смертельная болезнь? Но этот последний приступ отнял у него всякую надежду. Он умирает. Судьба ни для кого не делает исключений.
«Смерть, не гордись собой. Ты не всевластна! И не ужасна, нет…» — с горькой улыбкой вспомнил он знаменитые слова Джона Донна из одного его сонета. Отвратительно знать, что рано или поздно один из приступов застигнет его на людях. Тогда-то все увидят, что герцог Ашбертон — жалкая развалина. Какое унижение! Удивительно, что недуг столкнул его лицом к лицу с гордыней, которую он считал своим главным грехом.
Конечно, он никогда не кичился богатством или знатным происхождением, но зато презирал всякие проявления слабости. Когда его болезнь станет явной для всех, он получит хороший урок смирения. Однако усвоение этого урока лучше бы отложить на будущее. Желательно на возможно более долгий срок оттянуть неизбежное. Как только сможет сесть на коня, он сразу же возвратится в аббатство. Там, если он паче чаяния упадет, заметить это могут только слуги. А их надо оставить в доме как можно меньше.
Он кое-как поднялся на ноги. Режущие боли в желудке продолжались, голова кружилась еще сильнее. А принимать опий вряд ли разумно, так и пристраститься недолго. Но надо хоть чем-нибудь утолить ужасную жажду. Тут он с чувством благодарности вспомнил о присланном хозяйкой молоке. Молоко в небольшом кувшинчике было прохладное и свежее. Сперва он пил его короткими глотками, затем, чувствуя, что молоко успокаивает его больной живот, выпил залпом. Он всегда, вопреки общей моде, любил молоко, а с того времени как заболел, стал пить его втрое больше, чем раньше.
Опустошив кувшинчик, он лег и натянул одеяло на свое дрожащее тело. И скоро забылся беспокойным, без каких-либо приятных видений, сном.
Наутро Стивен проснулся мрачный и подавленный. Похоже, вчера он напрасно размечтался о Розалинде Джордан. Ничего серьезного между ними не может быть. Самоуважение и гордость, да, гордость, никогда не позволят ему хоть как-то связать свою жизнь с женщиной, зная, что ему угрожают неминуемый распад и смерть.
Он устало выбрался из-под одеяла. Ноги подкашивались от слабости, голова кружилась и сильно болела. Однако, странное дело, чувствовал он себя не так уж плохо. Завтра или послезавтра он сможет выехать домой.
Посмотревшись в зеркало над раковиной, Стивен едва не отпрянул при виде своего лица. Весь в синяках, забинтованный, с отросшей бородой, он выглядел сущим бандитом. Он тут же достал бритву и побрился, затем разбинтовал голову и осмотрел рану. Предварительно обрив все кругом, доктор аккуратно ее зашил. Ни следов крови, ни воспаления не было заметно, поэтому Стивен не стал накладывать повязку и зачесал волосы так, чтобы пролысины не было видно. Новая прическа придавала ему вид этакого повесы, но зато скрывала рану.
Затем он оделся. Сапоги, как сказала Розалинда, можно еще носить, хотя его лакей не раздумывая выкинул бы их на свалку. Но ведь Стивен Аш не герцог и может не так придирчиво относиться к своей внешности. Приятно чувствовать себя свободным от необходимости строго соблюдать условности.
Пока он приводил себя в порядок, одевался, настроение заметно поднялось. Боли в животе улеглись, и он даже спустился вниз, чтобы позавтракать. Гостиница «Три короны» была скромной, но вполне опрятной. У подножия лестницы он остановился. Из двери справа доносился хорошо поставленный голос Томаса Фицджералда. Должно быть, вся семья завтракает в своей гостиной.
Конечно, Стивен мог бы поесть один, но устал от одиночества и к тому же надеялся, что новых приступов боли не будет. Он постучался в дверь и, получив разрешение Марии, вошел. Все пятеро Фицджералдов сидели за столом. Все они были очень привлекательны, но бросалось в глаза, что Розалинда сильно отличается от своих темноволосых голубоглазых родственников.
Его появление было встречено полным безмолвием. Безмолвие это, однако, длилось лишь какое-то мгновение, и тут же начался сильный переполох. Все, кроме Розалинды, вскочив, бросились к вошедшему. Даже поджарая овчарка вылезла из-под стола и тоже подбежала к нему.
Первой к Стивену подоспела Мария Фицджералд. Прижав его руку к пышной груди, она сказала своим звучным выразительным голосом:
— Розалинда все рассказала нам о вас, мистер Аш. Да благословит вас Господь за спасение моего сына. Отныне, клянусь Небесами, моя жизнь принадлежит вам. Можете делать с ней все, что угодно.
Стивен смотрел на трепещущие в ее больших голубых глазах слезы, одновременно думая о том, что Мария, бесспорно, прекрасная трагическая актриса, и еще о том, что при всем своем драматизме она совершенно искренна. Скажи он, что хочет отобрать у нее жизнь, она сама протянула бы ему пистолет.
Осторожно высвободив руку, он сказал:
— Любой другой на моем месте поступил бы точно так же, миссис Фицджералд. И при всем желании я не мог бы найти лучшее применение для вашей жизни, чем то, какое нашли вы сами.
На эти слова Томас Фицджералд ответил громким, раскатистым смехом. Он схватил Стивена за руку и энергично потряс.
— Хорошо сказано, мистер Аш. Должен, впрочем, заметить, что всецело разделяю чувства жены. — Он ласково посмотрел на стоявшего рядом сына. — Брайан, конечно, ужасный озорник, но потерять его было бы для нас тяжелейшим ударом.
Джессика Фицджералд взъерошила волосы братишки.
— Даже не представляю себе, как бы мы жили без него. Я просто обожаю гоняться за ним со щеткой для волос, когда он напроказничает. — Если в роли Миранды она производила потрясающее впечатление, то как любящая сестра была неотразимо очаровательна.
Слегка покраснев, Брайан поклонился и очень серьезно сказал:
— Я буду перед вами в вечном долгу, сэр. Мое озорство едва не стоило вам жизни, и я благодарю Небеса, что вы отделались сравнительно благополучно.
Взволнованный Стивен даже не знал, что ответить. Из этого затруднительного положения его выручил
