— Я работаю с быками, дорогая, потому, что хорошо умею это делать, а не потому, что чересчур тупой для другой работы.
— Я никогда не называла тебя тупым, Коб. — Алиса недоуменно пожала плечами. — Но и тактичным я бы тебя не назвала. Удивительно не то, что ты знал, а что прямо не сказал мне.
— Ты хотела, чтобы я пришел, — напомнил он.
ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ? Еще пару дней назад от такой возможности у нее бы закружилась от счастья голова. И вот Коб у нее в доме, а она чувствует лишь раздражение и неуверенность. Даже как будто подташнивает. Она тряхнула головой и стала серьезной. Ладно, хватит ходить вокруг да около.
— Коб, я изменилась… Изменилась и моя жизнь, — проговорила она, сделав пару шагов, чтобы опереться на покрытую салфеткой спинку кресла, стоящего напротив кушетки, где сидел Коб.
— Вижу, Алиса. Ты выглядишь по-другому и ведешь себя иначе. — Он положил шляпу рядом с собой. — Лучше владеешь собой.
— Спасибо. — Ей тяжело было смотреть на него, и она перевела взгляд на окно, залитое ослепительным солнечным светом. — Но есть и другие перемены, которые не столь очевидны.
Его взгляд обжигал, и она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза.
Долгими ночами Алиса обдумывала, как объясниться с мужчиной, которого любила, но жить с которым не хотела. Она помолчала, давая стихнуть старой обиде. Открывая Кобу правду, она должна это сделать без слез и упреков. Пусть увидит ее сильной, самостоятельной женщиной, а не слабой сентиментальной девушкой, какую ожидал встретить.
Алиса рассматривала шторы, камин, брошенный плед, наконец перевела взгляд на стоявшую в углу пару отделанных змеиной кожей сапог.
— Коб? Знаешь, что листовка, которая у тебя… та, где фотография малышки в твоих ковбойских сапогах…
Он проследил за ее взглядом.
— Эге, мои сапоги.
Коб медленно поднялся. Алисе показалось, будто зубы у него скрипнули. Сощурившись, она следила, как скованно он ковыляет по комнате. Вот он остановился возле сапог и глубоко вздохнул. Медленно, дюйм за дюймом приседая, он опустился на колени и смог наконец погладить видавшие виды голенища.
Несмотря на растущую тревогу, Алиса, словно загипнотизированная, следила за его сильными грубоватыми пальцами, которые когда-то с такой необычайной нежностью ласкали ее кожу, что от одного воспоминания дрожь пробегала по телу.
— Давно это было, — хрипло прошептал Коб.
— Безусловно. — Алиса потерла ладонью покрывшиеся гусиной кожей руки. — Очень давно.
Он поднял голову и повернулся к ней в профиль. Неужели услышал в ее голосе затаенное желание?
Коб взял сапоги и медленно поднялся. Нога слегка подвернулась. Он стиснул зубы, и шрам на загорелой коже проявился, будто на пленке. От вздутых на спине мышц тонкая ткань рубашки пошла морщинами между лопаток.
— Эти сапоги видели меня в лучшие времена… Они были на мне в ту ночь, когда мы сошлись. — Он выговаривал эти слова, будто нащупывал брод.
— Я… помню. — Алиса так вцепилась в спинку кресла, что онемели пальцы. Если Коб поймет, что у нее еще осталось к нему чувство, она пропала. ПРОПАЛА!
Воспользовавшись тем, что у них общий ребенок, он попытается нажать на нее и добиться примирения. Уже сейчас ее тело стонет от мучительного желания близости. Нельзя поддаваться этому соблазну, иначе вся ее уверенность в себе и отвага, которые она так долго воспитывала в себе, рухнут.
Жестокая реальность закалила волю Алисы. С таким человеком, как Коб, у нее нет будущего: ведь он считает, что должен оберегать и защищать ее. Если бы он мог воспринимать ее как равную, умную, уверенную в себе женщину, она бы тогда…
Что тогда? Ничего! Такого никогда не случится. Мечтать об этом — только мучить себя понапрасну. Разжав пальцы, Алиса отпустила спинку кресла и отбросила с плеч волосы.
— Коб, я просила тебя прийти не для того, чтобы говорить о сапогах… или о прошлом.
— Я так и думал, что не о сапогах. — Он вздохнул и потер лоб. В голубых глазах что-то мелькнуло, но тут же исчезло.
Алиса вздернула подбородок. Сейчас ей предстоит прямо все сказать. Она глубоко втянула воздух, как перед прыжком в воду.
— Мое!
В гостиную из сводчатого коридора ворвалась Джейси. Пухлые голые ножки протопали по полу. Она кинулась спасать свои драгоценные сапоги.
Алиса сделала шаг к малышке, которая сейчас должна была крепко спать у себя в детской. Сердце стучало, будто молот по наковальне. Она попыталась перехватить дочку, но Джейси ускользнула. Смятение и ужас, охватившие было Алису, сменились вдруг странным успокоением. Секрет уже не секрет, вот он — визжит, как рассерженный поросенок.
— Мое! Мое сапоги! — Маленькие пальчики тянулись, стараясь схватить ковбойские сапоги, и не доставали.
Коб вытаращил глаза на девочку в голубой футболке и трусиках, сползающих с толстой попки. Когда он перевел взгляд с малышки на Алису, то вид у него был такой, будто его боднул бык.
ГОВОРИ ПРЯМО! Принятое минутой раньше решение преследовало ее. Покажи Кобу, что, даже если рушится мир, ты держишь себя в руках.
С этой мыслью она подхватила Джейси на руки. Девочка извивалась, пытаясь вырваться, ее светло- рыжие волосы упали на горевшие щеки матери.
— Вниз! Хочу вниз! МОЕ сапоги! Мое! — требовала Джейси, используя весь свой ограниченный словарь и отчаянно брыкаясь.
— Вот об этом, Коб, я и хотела с тобой поговорить. — Алиса вскинула голову и посмотрела ему в глаза. — Поздравляю, Коб Гудэкр. Ты отец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
И тело и разум будто онемели. Только где-то в глубине сознания теплилась мысль: ничего не случилось. Это неправда. Коб не хотел, чтобы это было правдой.
Он ничего не знал о детях. Только по собственному опыту помнил, как много бед может принести ребенку отец. Он не хотел приносить несчастья маленькому созданию. Он ковбой, черт возьми, и только в этом хорош. Он не может быть…
— Что? — Он, сощурившись, посмотрел на Алису, требуя подтверждения.
— Отец, — повторила она, пытаясь удержать Джейси.
— Вниз! Мое сапоги! — Девочка тянула к сапогам пухлые пальчики. А Коб так сжимал их, что у него побелели костяшки.
— Ты имеешь в виду, что это… это… — В последней надежде он перевел взгляд с разметавшихся рыжих волос на Алису.
— Мое!
— Твое, твое! — Алиса нежно погладила малышку по голове.
Радость, какой Коб еще никогда не испытывал, смешалась с болью и пониманием. Грудь сдавило жаркой тяжестью. Несмотря на неожиданно проснувшийся родительский инстинкт, что-то в нем сопротивлялось. Такой израненный жизнью одиночка, как он, не создан для того, чтобы быть отцом.
А тут еще защипало глаза, они повлажнели. Коб судорожно заморгал, и все прошло.
— Почему ты мне не сказала? — И без того тихий хриплый голос прозвучал едва слышно.
— Я говорила. — Алиса поставила девочку на пол, но по-прежнему держала за руку. Письмо за письмом возвращались неоткрытыми, а позвонить я не могла, ведь ты нигде надолго не задерживался. Да и
