Наряду с либерализмом сложилась вторая оппозиционная идеология XIX в. — социализм как классовый миф, как призыв к солидарности трудящихся масс в борьбе против власти и эгоизма частных собственников, благосостояние которых было создано рабочими.
Старый мир мобилизовал защитные силы, которые со своей стороны также опирались на влиятельную идеологию. Ею стал консерватизм, направленный как против восстания черни, так и против взлета либерального капитализма. Наконец, сформировался политический католицизм, представлявший собой реакцию мало затронутого новациями и сохранившего традиции населения в Силезии, на Рейне и в Южной Германии на натиск агрессивного прусско-протестантского либерализма и национализма.
Так возникли различные учения, которые пропагандировались политическими журналами и парламентскими фракциями, постепенно приобретавшими черты политических партий. Это стало очевидным, когда в конце 1850-х гг. произошел экономический обвал, вновь ожививший внутриполитическую жизнь. Появились первые устойчивые самостоятельные рабочие организации. Сын богатого еврейского торговца из Бреслау, зажигательный оратор и блестящий публицист Фердинанд Лассаль (1825-64), к которому Маркс всегда испытывал жгучую политическую ревность, в 1863 г. создал «Всеобщий германский рабочий союз». Почти одновременно токарь Август Бебель (1840–1913) и журналист Вильгельм Либкнехт (1826–1900) основали «Объединение немецких рабочих союзов», ставшее прообразом будущей Социал-демократической партии Германии.
Вновь оживился и парламентский либерализм. С 1858 г. в Пруссии стал править Вильгельм, принц Прусский, младший брат Фридриха Вильгельма IV, который в связи с психическим расстройством отошел от государственных дел. К всеобщему изумлению, слывший прежде ярым реакционером регент смягчил цензуру и назначил либеральное правительство. Однако, став королем, Вильгельм быстро оказался в конфликте с либеральным большинством ландтага, когда против воли депутатов начал военную реформу, по которой увеличивались численность армии и срок службы. К тому же Вильгельм намеревался практически ликвидировать ландвер, этот гражданский противовес регулярной армии, в котором числились вышедшие в запас военные после армейской службы. Возбуждение и негодование либералов в связи с этим достигли предела, их противоречия с правящим союзом короны, армии и аграрного дворянства переросли в острый конституционный конфликт.
К оживлению политической жизни вело еще одно обстоятельство. Племянник великого корсиканца император Наполеон III попытался возродить давнее французское влияние в Италии и в 1859 г. заключил с королевством Пьемонт-Сардиния союз против Австрии, владевшей северо-итальянскими территориями. В начавшейся войне союзники одержали победу, Италия стала единой.
Воодушевленную итальянским объединением немецкую общественность впервые после революции 1848 г. вновь захлестнула волна национального энтузиазма. Выпускались тысячи листовок, памфлетов, газетных статей с громкими требованиями скорейшего создания единого и мощного немецкого государства. Своего апогея национальный подъем достигв ноябре 1859 г., во время празднования всей Германией столетнего юбилея Шиллера. Но вместе с тем стало ясно, что те различные национальные движения, которые оформились в дни революции, продолжают существовать и даже окрепли в организационном отношении. Возникший в 1859 г. в Кобурге малогерманский «Национальный союз» в организационном, финансовом и пропагандистском плане значительно превосходил великогерманское католическое движение. Созданный им в 1862 г. «Союз реформы» явился на свет с опозданием, но так и остался слабым и плохо организованным.
Впрочем, положение малогерманского национального движения тоже не было устойчивым. Его главная политическая опора — либеральная фракция прусского ландтага — находилась в тяжелом конфликте как раз с той силой, которая и должна была осуществить малогерманский вариант объединения страны с прусской монархией.
24 сентября 1862 г. Вильгельм I, который в поисках выхода из ситуации уже подумывал об отречении, сделал решительный шаг и назначил премьер-министром ультраконсервативного и имевшего славу рьяного реакционера Отто фон Бисмарка (1815-98), бывшего тогда прусским послом в Париже. Это произошло после долгого разговора, в котором Бисмарк твердо заверил короля в том, что он сумеет стабилизировать положение и так прижмет либеральное большинство ландтага, что оно прикусит язык. Для немецкой общественности Бисмарк воплощал собой не только антилиберальные, но и антинациональные устремления, поскольку тогда либерализм и национализм были неотделимы друг от друга. Однако Бисмарка не понимали ни его либеральные противники, ни консервативные единомышленники. Пост главы прусского кабинета был для него всего лишь средством достижения более высокой цели. Он стремился к мощи и консолидации Пруссии на европейской сцене, что было осуществимо, по убеждению Бисмарка, только после установления прусской гегемонии в Германии и вытеснения оттуда Австрии. Бисмарк прекрасно понимал, что достичь этого можно лишь с согласия других европейских держав на изменение политической карты нейтральной Европы.
Когда в ноябре 1863 г. Дания официально включила в состав своего государства Шлезвиг, Германия ответила всплеском патриотизма. Общественность и ландтаги шумно потребовали начать национальную войну против Дании. Но они совершенно не принимали в расчет международной обстановки, обнаружив при этом поразительную политическую близорукость. Напротив, Бисмарк учитывал все обстоятельства и соотношение сил весьма тщательно.
История богата парадоксами. Именно либеральное национальное движение, преисполненное ненавистью к политике Бисмарка, способствовало ее успеху. Ничто не помешало бы планам Бисмарка больше, чем союз с немецким национальным движением, которого опасались во всех европейских столицах. Бисмарку был необходим такой конфликт, чтобы за его кулисами скрыть свои истинные намерения и дождаться удобного момента для начала активных действий. Чуждый всяким национальным эмоциям, он открыто признал легитимность прав датского короля на Шлезвиг-Гольштейн, что успокоило Лондон, Париж и Петербург. Но в то же самое время Бисмарк уже готовил нападение на Данию, поскольку полное включение Шлезвига в Датское королевство нарушало давнюю и общепризнанную автономию этого герцогства.
Строго говоря, различия между требованиями национального движения и обеими германскими державами, которые, к общему удивлению, совместно начали войну против Дании, носили в основном формально-правовой характер. Но либералы не без основания опасались того, что и произошло.
В январе 1864 г. австро-прусские войска вошли в Ютландию и одержали победу в нескольких кровопролитных сражениях. В октябре побежденная Дания запросила мира. Но Шлезвиг и Гольштейн не стали новыми членами Германского союза, чего ожидали либералы, а без лишних церемоний были, по сути, аннексированы победителями при формальной видимости временного совместного управления этими территориями.
Теперь и многие деятели либерализма осознали, что казавшаяся консервативной и даже беспринципной политика Бисмарка явно добилась успеха в отличие от постоянных неудач национально- либерального лагеря. Справедливыми оказались слова Бисмарка, сказанные им еще в сентябре 1862 г. в речи перед оторопевшими депутатами ландтага: «Великие вопросы времени решаются не речами и постановлениями большинства — это было ошибкой 1848 и 1849 гг., а железом и кровью».
Первый шаг Бисмарком был сделан. Либеральное движение оказалось крикливым, но практически бессильным. Теперь пришло время, которого еще с революции 1848 г. ожидал Бисмарк, — окончательное установление прусской гегемонии в Германии и вытеснение из нее Австрии. Это было исполнением того курса прусской политики, который начался еще в 1740 г. вторжением Фридриха Великого в Силезию. Установившееся после революции неустойчивое равновесие отношений между Австрией и Пруссией не могло скрыть их постоянного соперничества. Между ними находились средние и мелкие государства «третьей Германии», которые надеялись сохранить свою суверенность и укрепить федеративный союз политикой лавирования между Берлином и Веной.
Датская война изменила положение в центре Европы. Ни одна из великих держав не заявила протеста. Впрочем, это определила не только гениальная тактика Бисмарка, но, пожалуй, еще больше — Крымская война (1853-56), которая уничтожила прежний европейский порядок. Россия и Англия вступили в полосу глубокой вражды, и об их совместных действиях теперь не могло быть и речи. История на несколько лет приоткрыла для Германии дверь, в которую очертя голову ринулся Бисмарк.
Вене и Берлину уже с начала 1861 г. было ясно, что дело идет к вооруженному столкновению за господство в Германии. Нужен был только повод, который дал бы возможность объявить противника
