волос.
С той стороны к воротам валила толпа ходячих скелетов и мертвяков — жутких, бледных, с отвалившимися пластами кожи, откуда проглядывали жёлтые кости.
Ирма никогда ещё не смотрела в лицо такому ужасу. Даже с вампиром выходило… как-то лучше. Может, потому, что он был красив?..
Мертвяки, скелеты и призраки приблизились к воротам, отвратительно завоняло гнилью, трухлявыми досками, плесенью. Вскопанной землёй запахло тоже, словно мать-кормилица не желала принимать всю эту нечисть в собственное лоно.
Два дракона переглянулись. Жемчужный в упор воззрился на Ирму, и в голове у девочки зазвучал холодный голос, лишь отдалённо похожий на тот, что принадлежал подруге Аэсоннэ:
«Скелетов посохом бей. Они до мяса самые голодные, на тебя полезут. Духов и прочих мы берём на себя».
Возле самых ворот напиравшая толпа нечисти вдруг приостановилась, раздались глухие замогильные стоны, кто-то из мертвяков даже попятился было, но задние ряды напирали. Ходячих трупов и костяков набралась целая толпа, не меньше пяти-шести десятков, а может, и того больше. Над ними парили призраки, но границу погоста перемахнуть не могли и они. Что-то их держало — и Ирма, приглядевшись, поняла что. Сияющая холодным льдистым светом полоса обходила кругом всё кладбище, над ней поднималась тонкая завеса слабого света высотою в рост взрослого. Ирме показалось, что светящиеся струи, сплетаясь и пересекаясь, складывались в призрачные подобия Спасителевой Стрелы, но при таких делах чего ж только не привидится?..
Драконы разом зашипели, расправляя крылья, выгибая шеи, чем-то неуловимо похожие сейчас на больших рассерженных котов. Ни Эртан, ни Аэсоннэ не взлетали.
Кто-то из мертвяков первым протянул руку к призрачному барьеру. Полусгнивший палец с отвалившимся ногтем и торчащим прямо из почерневшей плоти обломком кости коснулся холодного света, и ходячий труп отшатнулся назад, взвыв дурным голосом.
Палец его задымился.
Остальных обитателей погоста это, однако, не остановило. Те, кто оставался сзади, навалились на спины передних, и они все вместе, кучно ступили на отпорную черту.
Шипение, треск, снопы блескучих искр. Глухой голос, разнёсшийся где-то в поднебесье, падающие мертвяки — кто с оторванной ступнёй, кто с ногой до самого колена, а кого-то и пополам разорвало.
Однако и льдистый свет в свою очередь завалило разорванной плотью и обломками костей. Изувеченные мертвяки и скелеты дёргались, словно раздавленные насекомые, а прямо по ним, уже не терпя такого урону, шли задние ряды мёртвого воинства.
Старые кладбищенские ворота рухнули, снесённые в один миг: петли выдернуты из кирпичной кладки, замок лопнул, словно сделанный из гнилой коры.
Драконы выдохнули пламя, оба, разом.
Два клубящихся потока рыже-чёрного огня, пляшущие языки, жар — мертвяков словно окатило пламенной рекой, вспыхнул сам воздух. Ирма пискнула — против драконьего пламени что может устоять?!
Как же это было красиво…
Толпа нежити окуталась густым гнилостно-зеленоватым паром. Ирма зажала нос — вонь была такая, что кружилась голова, щипало в глазах и казалось невозможным вообще дышать. Три или четыре ходячих трупа упали, обугленные, почерневшие, однако конечности их всё равно дёргались, словно они, и второй раз умершие, пытались куда-то идти.
Вытянув пустые колыхающиеся рукава, плыли по воздуху призраки, шагали скелеты — а Ирма так и стояла, оцепенев и почти забыв про собственный посох. Оба дракона попятились, переглянулись, вновь отшагнули назад. Их пламя не остановило армию мёртвых — что же тогда могло остановить?!
Три или четыре ходячих костяка заметили наконец растерявшуюся Ирму, повернули прямо к ней. Кое-где на жёлтых рёбрах, черепах и лопатках горели лоскуты драконьего пламени, но ожившие солдаты Охотящегося не обращали на это никакого внимания. Костяные руки вытянулись, в алчном предвкушении застучали зубы в распахнувшихся ртах; Аэсоннэ коршуном кинулась на них сзади, сшибла грудью наземь, принявшись топтать когтистыми, с длинными шпорами, лапами.
Кости затрещали, захрустели, ломаясь и разлетаясь в разные стороны острыми, словно стрелы, осколками. Четверо скелетов повалились в пыль, однако из-за спины Аэсоннэ раздался предупреждающий рёв Эртана, и жемчужная драконица едва успела взлететь, избегая десятков протянувшихся к ней мёртвых рук. Брат Айки вторично изрыгнул пламя, и пёршая прямо на него толпа остановилась, словно от удара в грудь. Двое — нет, трое! — упали, однако остальные продолжали идти. Идти, даже охваченные пламенем, и Эртан, с воплем не то яростным, не то горестным, принуждён был подняться в воздух. Его сестра тоже — оба дракона закружились над потоком мёртвых, извергавшимся с кладбища.
Ирма осталась одна. Нет, не совсем одна — с Серко.
Она понимала, что надо бежать. Драконье пламя было не совсем бессильно, оно выхватывало по несколько мертвяков, и, если нежить полезет в село, драконы смогут, во всяком случае, изрядно проредить этот поток.
Но бежать она не могла. Ноги приросли к земле, ужас стиснул грудь так, что дыхание пресеклось.
Поток неупокоенных поворачивал к ней, горели зеленоватым огнём пустые глазницы ходячих скелетов и подъятых из могил трупов; оба дракона кружили над страшным воинством; наверное, даже они не могли изрыгать огонь всё время и со всё той же силой, как человек не может поднимать большую тяжесть всё время.
«Беги, дурёха!» — завизжала Аэсоннэ внутри Ирминой головы.
Поздно, подружка. Никуда мне не убежать.
Сквозь мутную пелену ужаса, сквозь обессиливающий страх, сквозь отвращение — сквозь всё это сейчас пробивалась каменно-твёрдая уверенность: бежать нельзя. Нельзя и некуда. Смерть можно встретить только грудью, струсишь, покажешь спину — будет хуже во сто крат.
Серко, где ты, друг верный? Встанем вдвоём, как тогда, с вампиром — это ведь он тоже сделал, на этом погосте…
Ирма не задавалась вопросом, откуда взялась эта уверенность, — она просто знала. И знала, что делать.
Пальцы коснулись тёплой шёрстки Серка. Волчок, милый мой, некуда нам бежать, потому что весь Поколь тогда сожрут, и Свамме-гнома, и патера Франкля, и патера Фруммино, и вообще всех-всех-всех, всех друзей и подружек, никого не оставят — а кто уцелеет, сам в такого же бродячего мертвяка превратится, что ещё хуже просто смерти.
Серко, милый мой. Покажем им, а, дружок?
Разгорается в груди жгучее тепло, ледяные тиски, сжавшие грудь, расходятся, огонь словно сам течёт из сердца по жилам, мчится, торопится, изливается через кончики пальцев, уходит прямо к ждущему мою силу Серку.
Игрушечный волчонок упёрся лапками в землю, наклонил голову, оскалил пасть; по шёрстке потекли струйки серебристых искорок. Серко стал вдруг расти, наливаясь мощью, холка вздыбилась, могучие лапы поддерживали поджарое длинное тело, пасть сверкнула белизной устрашающих клыков, стальные когти оставили в пыли глубокие следы.
Огромный волчище застыл рядом с поражённой девочкой. Волк-гигант, чья холка поднялась бы до плеч взрослого человека.
Серко заворчал.
«Спасибо, хозяйка», — услыхала Ирма его враз изменившийся бас за миг до того, как волк прыгнул.
В гущу неупокоенных словно ворвался живой вихрь. Огромные челюсти играючи рвали на части торсы, перекусывали руки и ноги, лапы дробили в пыль опрокинутые костяки. Десяток мёртвых рук вцепились было в шерсть исполинского зверя — лишь затем, чтобы с глухим треском вырваться из полусгнивших суставов.
