призрак.
Девушка, нагая, безволосый череп покрыт татуировкой — той самой, что украшала оставшийся сверху и пожранный пламенем труп. Драконы словно извиваются, скалят пасти и норовят выдохнуть бесплотное холодное пламя.
— Ты убил меня — за что, почему?
Матфей приподнялся, сжав саднящие от ожогов кулаки. Как это «почему»?! Потому что он хотел жить!
— Или я, или ты, — хрипло выдавил он. — Или человек, или демон. Ты ведь сожрала б меня, верно? Какой у меня выбор?
— Ты не знаешь, что я собиралась с тобою сделать, — укорил его призрак.
— Отлично знаю! То же, что двое твоих предшественников!
— Я не собиралась тебя поедать, — печально сообщило привидение. — Хотя мой род так сотворён Новыми Богами, что мы не имеем иного выхода. Как не имеют его, скажем, волки или лисы. Чтобы жить, мы должны убивать.
— А ваши жертвы должны, надо полагать, покорно принимать выпавшую им судьбу?!
— Наша судьба отныне одинакова, — ушёл от ответа призрак. — Я истаю в этом подземелье, ибо привидения тоже не бессмертны, а ты умрёшь здесь от голода и жажды. Чёрные муравьи здесь не водятся, они уходят обратно на поверхность.
В пустых и ненужных словесах крылась ловушка. Колыхавшийся призрак медленно, пядь за пядью, приближался к Матфею, наплывая осторожно, так, чтобы человек ничего не заподозрил.
— Что за Новые Боги? — сообразив, что происходит, Матфей отодвинулся. Призраку сейчас важно говорить, отвлекать его, так что пусть себе болтает, глядишь, и не всё окажется враньём…
— Как может достигший столь больших высот победитель не знать о них? — делано удивилось привидение. — Они есть истинные властелины всего множества миров, братья, хотя иные уверяют, что названые. Хедин имя одного и Ракот другого, и имена сии — не тайные, ибо не дают власти над ними. Давным-давно, во времена столь дальние, что помнит об этом один лишь мой род, Ракот, бывший тогда Властелином Тьмы, создал нас. Сотворил, дабы мы сражались под его знамёнами с тогдашними хозяевами всего сущего, с тогдашними богами. Он, Ракот, наделил нас силами и неукротимой жаждой битвы. Жить, не сражаясь, для нас невозможно. Но и цена оказалась высока. Ибо в пищу нам годятся лишь те, кто… такие, как ты, одним словом.
Ракот и брат его Хедин в конце концов одержали победу. Но о нас они… забыли. Сотворивший нас Ракот с презрением отвернулся от дела рук своих. Он хотел быть «хорошим». Нас, ненасытных, он теперь презирал, облачившись в белые одежды. Что нам оставалось делать? Мы жили, как умели. Убивали, ибо хотели есть. Порой убивали нас, когда находился кто-то, подобный тебе, сильный, ловкий и умелый… — Голос призрака сорвался, задрожал, уплывая, а сам он едва заметно качнулся, оставив позади ещё пядь. — Мы обречены служить ужасом и проклятьем миров. Наш творец и его брат сим вполне довольны, ведь они всегда могут вмешаться и уничтожить нас, не полностью и не до конца, но «защитив» и «оборонив» от нас простых смертных. Весьма разумно, ты не находишь, победитель?
Матфей вновь отодвинулся. Аккуратно, стараясь не дергаться.
— А что это за тело осталось там, наверху?
— Тело несчастной, кою я вынуждена была использовать как вместилище при особых обстоятельствах, — охотно отозвалось привидение. — Всё по вине Богов Ракота и Хедина, ибо их волею я такова, какая есть и не властна что-то изменить.
— Но отчего же?
— Отчего не властна? Не ведаю. Но иной пищи тело моё, сколь угодно бесплотное, не приемлет. Хотя мне сие и причиняет великие мучения…
Матфей внимал, не пропуская ни единого слова. Не пропускал он и движения, и потому успел, когда призрак, решив, что глупый человечишка заслушался вконец и более ни на что не обратит внимания, сорвался с места.
Матфей не чертил рун, он не мог защититься ничем, кроме лишь голых рук — однако на ладонях остались багровые следы совсем недавно полыхавших там символов. Руки Матфея погрузились в холодное, ледяное облако — тело призрака, — и линии рун отозвались резко вспыхнувшей болью. У призрака вырвался вопль, не вопль даже, а высокий, режущий уши визг, очертания человеческого тела стремительно таяли, свиваясь в волны голубоватого тумана, втягивавшиеся прямо в песок, точно сквозь воронку.
Матфей ощутил толчок в спину, неведомая сила потащила его вперёд, туда, где исчезал воющий призрак.
Не за что ухватиться, негде удержаться — воронка стремительно втягивала его и, когда мир, погаснув, вспыхнул вновь, он увидел себя уже не в пещере, а под самым обыкновенным звёздным небом, знакомым с детства. Позади осталась груда камней, развалины додревнего храма — и тоже знакомые.
Те самые руины проклятого Силами Святыми капища. А вот и шпили приснопамятного Бервино, чернеют совсем рядом.
Вот так так. Куда, спрашивается, шёл?..
Так или иначе отсюда надо было уносить ноги.
Но…
Что за холод пробирается следом? Отчего из груды камней сочатся ледяные струйки, отчего сами развалины во тьме ощутимо вздрагивают, так, что чувствует даже он, Матфей?
Догадаться было нетрудно. От третьего своего демона он сбежал. Но теперь Матфея преследовал четвёртый. Настолько сильный, что сумел преодолеть даже неведомые чары, удерживавшие это отродье в пределах Беймарнской пущи.
Четвёртый демон.
Берегись, Матфей Исидорти!
ГЛАВА VIII
Клара, Ирма, Гелерра, Матфей
Клара Хюммель в упор смотрела на вампира. А вампир — также в упор — глядел на Клару.
Он был красив, с неудовольствием отметила она. Высок и строен, но не худ, и, даже на вид — очень, очень силён. Тонкие нос и губы, высокие гладкие скулы, бледная, почти снежно-белая кожа. Чёрный плащ обтрепался, кое-где прорван, измазан.
Только что они вдвоём прикончили последнего из неупокоенных. Прикончили — и стояли, уронив руки, глядя друг на друга, словно ожидая, кто первым вскинет оружие, чтобы тотчас же ответить.
Вон он, клятый
Она здесь, глаза в глаза с вампиром. Красив, мерзавец… А Сфайрат гонится сейчас за Гентом Гойлзом, местным чародеем, оставившим Кларе свой подарок — приснопамятный кристалл — да взамен ухитрившимся взыскать самую жуткую плату.
Забрать детей.
И она, Клара, выносившая, в муках родившая их — вернулась обратно, в Поколь, потому что «драконы стоят за себя сами». Потому что у людей нет — думала она — иного защитника, кроме неё.
Сфайрату нет смысла всё это объяснять. Он дракон, и кровь для него — превыше всего.
— Благодарю тебя, досточтимая чародейка, что позволила мне сражаться рядом с тобой, — мелодичным, льющимся голосом проговорил вампир на языке, принятом среди обитателей Поколя, Беллеоры, Хеммерсита и прочих здешних мест. — Это высокая честь. Поверь мне, вампиру, нечасто произносящему подобные слова. Смертоносность твоих заклятий может превзойти разве что твоя же красота, о многомудрая волшебница.
