– Да она только и делала, что без конца объявляла свою волю. Правда, в основном Маринке, – фыркнула Наташка. – А вы уверены, что Брусиловы обрадуются очередному несвоевременному подъему? У меня бы точно начался спад. Виновники спадали бы со ступенек лестницы, кто как сумеет.
– Отложим это мероприятие до утра, – предложил Борис. – А пакет пусть полежит у кого-нибудь под подушкой.
– Ирина, дай-ка мне его сюда. – Димка протянул руку, и я треснула по ней ладонью.
– Не думаю, что внутри завещание Светланы Никитичны. Если оно оформлено в нотариальном порядке, наследники все равно узнают о нем после ее смерти. Стоит ли в таком случае старательно прятать второй его экземпляр? Допустим, там хранится «яблоко раздора» между братьями. Тогда какова должна быть ценность наследства? Светлана Никитична, дожив до девяностолетия, сама в деньгах не купалась и не купала в них сыновей. Сашка с Маринкой с покупкой этой дачи в долгах как в шелках. Мне кажется ей просто нечего завещать. Скорее всего, она хотела просто примирить братьев-близнецов. А с пакетом… Да как скажете! До утра, так до утра. Только мне не хочется прятать его под свою подушку. Димуля, может, повесим его тебе на шею?
– Сначала отдай пакет, я сам разберусь.
Я покорно протянула сверток мужу, но в самый последний момент отдернула руку, приведя в свое оправдание пропажу лома. Димка всерьез обиделся, и я просто вынуждена была навязать ему передачу. Не сама, конечно. Мой вклад в это действо скромный – зазевалась, благодаря чему Наташка исподтишка выхватила у меня источник раздора и со словами: «Иришка оченно извиняется» – сунула его Димке под подушку: обиженный Дмитрий Николаевич просто не взял бы его в руки.
Борис принялся освобождать выход, а я отправилась открывать окно, не забыв опустить на пол герань.
Вместе с порывом свежего воздуха в комнату проникло слабенькое мяуканье.
– Басурман, Басурман… – позвала я котяру, – дуй сюда.
Мяуканье участилось, но стало совсем слабеньким.
– Не дует… – растерянно пожаловалась я.
Участие к коту проявила только Наташка.
– Может, его собаки потрепали? Вспомни, как долго не появлялся. Где-нибудь отлеживался. Надо принести бедолагу. Не оставлять же на съедение маньякам. Если приполз, значит, надеется выжить. Только бы не придавить!
«К-куд-да!!!» в исполнении Бориса запоздало. Наташка уже сиганула в окно. Было достаточно светло, чтобы опасаться газонокосильщиков.
– Туда… – Я все-таки ответила на вопрос непонятливого Бориса и приготовилась прыгнуть следом, но меня остановило обещание мужа не открывать входную дверь. С него, пожалуй, станется. Впрочем, ерунда! Не будет он рисковать своим счастьем. То бишь мною.
– Открой мне дверь, – раздалось снизу. – По-моему, Басурман чуть живой. Как будет по-твоему, определим на кухне…
Басурман показался целым и невредимым, но при этом он совершенно не мог ходить. Кое-как опираясь на передние лапы, подволакивал к ним задние, упорно двигаясь в направлении холодильника. Насыпанный в миску сухой корм и свежая порция воды его не прельстили.
– Надо налить ему молока, – нахмурилась Наташка и достала открытую упаковку. – Блин! Даже в деревне пьют стерилизованный заменитель.
Кот остался к молоку равнодушен, и, завалившись на бок, пытался открыть лапой дверцу холодильника.
– Не знаю, что этому гурману надо! – рассердилась подруга. До слез. Значит, от великой жалости к животному.
– А пусть он сам выберет, – расстроено предложила я. – Вдруг это его последнее желание…
Басурман благодарно мяукнул. Наташка распахнула дверцу настежь. К нашему великому удивлению, кот усиленно задышал и активно пополз не к богатому внутреннему содержанию холодильника, а к пристроившейся на дверце в самом низу упаковке с надписью «Валокордин». Именно эту коробочку он безуспешно пытался добыть.
– О как! – отметила Наташка. – Это у него после валерьянового загула сердце отказывает. Давай попробуем плеснуть ему в молоко. Наверное, хуже не будет. Учитывая его вес… Думаю, трех капель достаточно.
Басурман с жадностью лакал «коктейль». Не отрывался от плошки даже тогда, когда мы пытались отодвинуть ее в сторону, чтобы закрыть холодильник. Так мы и оттаскивали их вместе. Под стол. Там же Басурман и заснул, предприняв перед этим мужественную попытку умыть лапами мордочку. Кое-как она ему удалась.
Решив не тревожить спящего кота своим чаепитием и пожелав ему и себе спокойных ночей на будущее, мы разошлись по комнатам.
Новая волна неприятностей нахлынула прямо с утра. Вначале Брусилову-старшему позвонила мама Ксюши и пообещала приложить все силы и средства к тому, чтобы он получил пожизненное заключение за убийство ее кровиночки. Александр Сергеевич больше слушал, чем говорил. А если и говорил, то только то, что понимает всю меру своей ответственности за жизнь девушки и, не являясь убийцей, готов к чему угодно, если эта мера в какой-то, пусть даже малой степени облегчит страдания Ираиды Павловны. Но сначала он вычислит настоящего убийцу и задушит его своими руками, ибо пожизненное заключение для этого выродка просто подарок.
Гнев несчастной женщины постепенно стихал, уступая место горьким слезам. Ну чем тут можно было помочь? Случилось самое страшное – она пережила свою дочь. И пока Брусилов-старший пытался сдержать скупые мужские слезы сочувствия, а Наташка с Маринкой их вообще не сдерживали, Брусилову-младшему поступил звонок из больницы о смерти матери. Не поверив этому известию, он рьяно пытался доказать, что лечащий врач ошибается. Его мать достаточно крепкий человек и имеет обыкновение «умирать» каждый раз, когда не выполняются ее требования. Вчера она как раз дала им с братом очередное поручение, но по распоряжению уполномоченных на то лиц выполнить его они не могут. У них своеобразный карантин.
– Против лома, тем более украденного, действительно нет приема, – гнусавя от слез, подсказала Наташка, и я удивилась тому, что она еще способна соображать. Я же находилась в состоянии полного отупения. Все, что происходило вокруг, воспринималось мною через призму равнодушия. Простая бесчувственная констатация фактов. То ли не выспалась, то ли переспала. А может, просто оказывали действие лишние знания – то, о чем еще никто и не догадывался.
Осоловело хлопая глазами, я попыталась выбраться из своего кокона стороннего наблюдателя. Оскорбительные слова, которые отпускала в свой адрес, совершенно не помогали. Вторая часть моего «я» отвечала на них одним и тем же: «ну и ладно». В вялых препирательствах с самой собой упустила момент, когда Маринке стало плохо. Выходом из тупикового состояния послужил Наташкин крик:
– Ирка! Блин, расселась! Быстро валокордин! Сорок пять капель в стопку и самую малость воды. Отдельно чашку с водой.
Сорвавшись с дивана, я сунулась к холодильнику. Силы оказалось больше, чем ума. Так рванула дверцу, что с ее полок повылетало все, что плохо лежало. Отсортировав из кучи на полу упаковку с валокордином, понеслась с ней к Наташке, пытавшейся уговорить бледную Маринку прилечь на диван. Головой вниз, ногами вверх. Рядом бестолково суетился Брусилов-старший, продолжая утешать по мобильнику Ираиду Павловну. К счастью, других лишних людей не было. Маринкин муж, пытаясь переспорить врача больницы в части постановки смертельного диагноза матери, чуть раньше выскочил на крыльцо. Мешал параллельный разговор брата.
Маринка слабо сопротивлялась, уверяя Наташку, что ей уже распрекрасно. Просто немного закружилась голова, а сердце она вообще не ощущает – значит, работает без перебоев. Заметив в моих руках коробочку с валокордином, активизировала сопротивление. Отчаянно отмахиваясь руками от помощи, неожиданно громко потребовала убрать «эту гадость» назад. Наташка оскорбилась за такую трактовку самого ходового сердечного препарата и, выхватив его из моих рук, обозвала меня «толкушкой». За отсутствие вспомогательных средств – стопки и чашки с водой. Я так поняла – она собиралась улучшить Маринкино самочувствие силой.
