выдал Анду замуж, так рано, что она еще и не успела осознать, смотрят на нее мужчины или отворачиваются, и должна ли она смотреть на них. Даже в голову такое не приходило, все работа да работа.
Отец оттого в двенадцать лет и отдал замуж, что сын кузнеца из соседней деревни проездом в медвежьем углу оказался и заодно посватался, а у нее в тот же день в самый первый раз крови пошли. Так все удачно сложилось, что, не успев даже как следует прочувствовать свое новое положение в жизни, она была усажена на телегу, на которую родители покидали кое-какое приданое, и поминай как звали.
Уезжая из родной деревни, Анда лила слезы, обещая никогда больше не возвращаться в родительский дом. И что же. Вернулась. Да не просто вернулась, а с горем-бедой пожаловала, с вдовьей долей, без давным-давно прожитого приданого и сынком увечным. Посмертным, как говорили соседи. Отчего посмертным. А оттого, что не прожила Анда в новом доме и года, как по высочайшему повелению даймё Мацукура Сигехару муж Анды Такако, его младший брат Кадо и свекр — все под суд попали за долг перед господином. Урожай в тот год, почитай что совсем не уродился, крестьяне в кузню разве что починить что-то приходили, нового не заказывали, вот и сплоховали.
А даймё, нет, чтобы высечь бедолаг, измыслил применить свое любимое наказание — горящие плащи. Обрядили всех троих в соломенные рубища, привязали к голове соломенные же шляпы и запалили забавы для.
Свекр помер на месте, Такако через неделю в своем доме, Анда с ним намучилась, ни спать, ни отдохнуть не могла, а младший Кадо до сих пор живет, женился и дети у него. Анде бы после смерти мужа к младшему Кадо наложницей идти, как-никак не приживалка она — вдова. Но тут стали соседи замечать, что стан Анды округляться начал, а раньше худая была, точно жердина. Не иначе, на смертном одре с умирающим мужем зачала дитенка посмертного, дабы не посмел ее после брюхатую Кадо из дома выставить.
Слухи змеями расползлись по всей деревне, и вскоре уже глаза ей колоть начали тем, что, мол, свела она своей страстью болезного мужа в могилу. Хотели и ее саму на суд к даймё притащить, дабы тот рассудил и казнил ее вместе с никому не нужным посмертным ребенком, но сам Кадо за невестку заступился, и пока другие судили да рядили, как именно ябеду даймё подавать, по-быстрому погрузил ее нехитрый скарб на телегу да и вернул родителям.
Они быстро миновали деревню, то и дело ловя на себе любопытные взгляды односельчан. А действительно — необычное дело, чтобы Анда, старшая дочь старосты, вдова, вдруг вот так в открытую посреди белого дня с молодым самураем по улицам прогуливалась. Неспроста это, видать, нашла себе стерва нового муженька, чтобы и его в могилу свести.
Анда закусила губу и, не опустив голову, а наоборот, вызывающе вздернув подбородок, шла не за Субаро, а почти вровень с ним. Да и как бы она, интересно, за ним шла, когда тут ведь куда идти знать нужно, и не прогулка у них вовсе, а ответственное и очень даже срочное задание от самого даймё Арекусу Грюку. Более чем срочное, потому как если Анда и Субаро не поспеют ко времени, красавчик оруженосец сядет на своего коня и поминай как звали, а Анде боги уж точно второй раз такого шанса не предложат. Вот тогда точно до гроба будут перетирать ее косточки односельчане, как возмечталось вдовице Анде заполучить себе молодого красивого самурая в любовники, а он возьми да и ускачи от нее.
Анда искоса смотрела на Субаро — ох и красив же парень. Ох и ладен! Брови широкие, но не в разные стороны, точно трава у канавы, а волосинка к волосинке, словно шкурки беличьи, глаза большие и ясные, век бы в такие глядела, наглядеться бы не могла. Рот у Субаро маленький, даже мужским назвать совестно, а над верхней губой легкий пушок, точно тень легла.
Невысок Субаро, но и низким не назвать. Ладен, спина ровная, руки не крупные, стопы аккуратные. Сразу видно — хороших родителей сын. Или боги постарались, чтобы таким красавчиком уродился. «Субаро» — третий сын. Стало быть, не главный наследник — это завсегда лучше, чем если бы первенец был, которого родители неизменно на лучшей невесте женят и наложниц ему из самурайского рода подберут. А третий… третьему могут разрешить, не женой, так наложницей, второй или третьей… Ой, что это она! Забылась и с разгона о камешек ногой ударилась. Больно!
— И что это у вас в деревне за дорогами не следят?! — Субаро присел рядом с Андой, а та зарделась вдруг, от чего сделалась еще красивее, ведь он, Субаро, еще вчера приметил, какая Анда необыкновенная девушка. То есть все вроде при ней, как и при любой женщине, а вот же, все так, да не так. Все привычно и одновременно чудно и от того волнительно и прекрасно. Лицо простовато, но глаза… Субаро и в замке Грюку, и при дворе сегуна, где бывал с господином, никогда не видел таких горящих глаз. Волосы, даром что все время в прическу строгую вплетены, шпильками заколоты, а то и тряпицей перевязаны, а поди — чистый шелк, не крупная Анда, и не маленькая. А еще в теле ее словно сила какая-то скрыта, божественная сила. Видно, много в жизни она руками своими делала, на спине своей таскала, много горя выстрадала, и столько любви и ласки в ней, что век черпай, а не вычерпаешь. И еще, даже даймё отметил, что умная она и на прочих крестьянок вовсе не похожа.
— Что с вами, Анда-сан? — Субаро опустился на колени, хотел осмотреть пострадавшую ногу, в искусстве врачевания он, правда, ничего не смыслил, но слишком уж хотелось Анду, утешая, обнимать. Вот так бы обнял, и сидел бы, сидел… нет, не время, надо поручение исполнять.
— Ничего, Субаро-сан, не беспокойтесь. Все уже прошло. — На «Анда-сан» она аж задохнулась! Чтобы самурай, чтобы оруженосец самого… и ее, крестьянку, госпожой величал! Вот воспитание!!!
— Да как же ничего, когда нога в крови. — Субаро попытался развязать сандаль Анды да носок снять, но она не дала.
— Все хорошо, Субаро-сан, пойдемте быстрее. — Она встала, опираясь на руку юного самурая. Большой палец сильно болел, должно быть, с разгона ноготь сломала, но не об этом сейчас следует думать. Не об этом, и даже не о том, как приятны ей нечаянные ласки молодого и привлекательного самурая, но только если они сейчас промедлят, оставит ее Грюку-сан в деревне, оставит и забудет.
— Никак беда приключилась? — К Анде и Субаро уже спешил рыбак Акено. — Может, в мой дом зайдете, жена как раз водоросли заживляющие заготовила, наложим повязку и дальше пойдете.
— Давайте. — Субаро подтолкнул Анду в сторону рыбацкой хижины, но та только и могла что схватить его за руки. Невежливо, конечно, но что поделаешь. В деревне старика Акено обходили стороной, даже рыбу у него брали, когда уже у других рыбаков все заканчивалось. Потому как, коли слуги даймё Мацукура Сигехару прознают, непременно повышенный налог повелят платить, потому как у Акено дочь замужем за христианином, в деревеньке с большой церковью живут. А отец, добрая душа, нет-нет да и ходит тайными тропами, с внуками поиграть…
— Стоп!
— Что опять не так? — Субаро втолкнул Анду в уже распахнутую перед ней калитку, и ей пришлось подчиниться.
— Присаживайтесь, простите за бедность. — Старик Акено опустился перед Андой на колени, быстро и бережно разул ее, в это время его жена уже принесла маленькие чашечки прохладного чая.
Анда терпела врачевание, страдая не столько от боли, сколько от потери времени и еще от того, что о том, что она распивала чаи в доме отца христианки, будет доложено даймё Мацукура Сигехару, и тогда… жаль отца, но да главное тут не он, а чтобы ее с сыном уже поблизости не было. Тогда, поди, и наказывать будет некого. Разве отец отвечает за дочь, которая поступила во служение важному господину? Пусть тогда обращаются с претензиями к самому Грюку-сама. Если осмелятся, конечно.
— Теплые деньки, как последние монетки в кошельке, — глядя не на ногу, а куда-то в окно, завел необходимую в таких случаях беседу Акено. — Я слышал, Анда, госпожа Амакуса у вас в доме. Что же она, не сильно пострадала? У нас в деревне чего только не говорят.
При слове «Амакуса» Субаро подавился чаем и громко откашлялся. Услужливая старуха тотчас налила ему в чистую чашку, сокрушаясь о том, что, должно быть, в чай попал листик.
— Амакуса? Ах, Марико. А я, признаться, и забыла, что ее фамилия Амакуса. — Анда выразительно посмотрела на Субаро, но тот и сам понял, что речь идет о дочери Грюку-сама, о которой следовало узнать как можно больше, и приготовился слушать и запоминать.
— Вы, должно быть, часто встречались с ней в крестьянской деревне? — простодушно предположила Анда. А действительно, что бы не встречаться, когда все знают, что у него половина семьи за медвежьим
