Забывался днем на работе, а по вечерам выручали посиделки у костра с гитарой в руках. Стихи сами выскакивали из его башки, его песню про скоморохов пели уже все вокруг, а он все присочинял новые, и вместо заслуженного отдыха командир отряда таскала его за собой на всякие вечеринки с начальниками строительных управлений. Пока рядовые бойцы дисциплинированно уваливались спать, Филипп наяривал песни для вечно смурных и пьяных дядек, а затем тащил под руку к бараку невменяемую от водки командиршу отряда. Утром она ему втолковывала, что общение с руководством — это часть организационной работы, и что это даст всем дополнительные заработки. Филипп понимающе кивал головой и оправлялся на очередной каторжный наряд.
Кроме тайных выходов с друзьями за выпивкой, ни в какие бравые походы Филипп больше не совался. На выпускной вечер в школу он все- таки попал и убедился в том, что Юлькины предупреждения были вполне обоснованными. Под угрюмыми взглядами выпускников их однокласницы висли на студентах, как шишки нового урожая на кедрах, и кто знает, сколько новых сюжетов завязалось в эту выпускную ночь. Что правда, ночью это назвать было трудно. Солнце прикорнуло на каких-то полчаса и вывалило на небо вместе с толпой студентов и школьников, которые заполнили автобус и двинулись встречать рассвет на Оби. Здесь самые отважные местные парни утерли нос заезжим ухажерам: они разделись и дружно принялись нырять в холодной Оби, демонстрируя мужество и закалку. Но одноклассницы даже не заметили подвигов своих однокашников, и одного из них чуть было даже не позабыли на берегу. Выпускной вечер закончился все же без драк и изнасилований, что было отмечено руководством, как возросший морально- политический уровень студенчества.
Что правда, призывы руководства к дисциплине и осторожности оказались не напрасными: уже через несколько дней соседний студенческий отряд отправлял в Ивано-Франковск два цинковых гроба. Погибли ребята нелепо: проходили мимо огромного штабеля шпал, толстых деревянных брусьев, пропитанных креазотом. Нужно же было такому случиться, что именно в этот момент штабель рухнул и похоронил под собой прохожих. Возможно, ребята и могли бы остаться в живых, но ядовитая жидкость, испаряющаяся под летним солнцем, просто не оставила им шансов.
Другой случай, подтверждающий неисповедимость Господних путей, произошел у Филиппа прямо на глазах, хотя закончился скорее комично, чем трагично. Возле площадки, на которой Филипп с друзьями переваливал тонны бетона в большие деревянные квадраты опалубки, целую неделю стоял заглохший намертво гусеничный трактор. Затем к нему прислали механика-тракториста, расконвоированного зэка. Мужик возился с машиной еще неделю, перебрал и заменил в тракторе все, что только можно было себе представить. Когда он присаживался покурить со студентами, то с упоеним рассказывал о том, что если сделает этот трактор, то сможет ночевать не в казарме, а в общежитии для вольных, а значит, сможет найти себе бабу. В зоне он сидел уже лет пять, за то, что вернувшись домой с лесоповала, обнаружил в гостях своего директора, его заместителя и совершенно голую собственную жену в соседней комнате. Хотя жена молилась и божилась, что переодевалась к приходу любимого мужа, а начальники пытались налить ему водки и успокоить, механик поступил примитивно — зарубил всех троих топором. Двух дитей-сирот он отвез к матери, а сам сдался с повинной в милицию. Теперь ему предстояло пахать еще лет пять в состоянии вольнопоселенного, и он предвкушал первые глотки свободы.
Когда трактор захлебнулся кашлем, рявкнул, покрылся густыми клубами дыма, а затем заработал честно и исправно, то все студенты дружно заорали «ура», пошвыряли лопаты и носилки и кинулись поздравлять умельца-механика. Тот с радостным видом тронул рычаги «ХТЗ», и трактор подмял под широченные гусеницы придорожные кусты брусники. Но проехал он всего метров пять. На глазах у изумленных стройотрядовцев вокруг урчащего железного медведя образовалась трещина, и целый островок суши ухнул в глубину образовавшегося озера, увлекая в глубину и трактор, и ополоумевшего от неожиданности тракториста. Еще несколько секунд вода бурлила вокруг тонущего механизма, но когда машина погрузилась по самую крышу, то двигатель смолк, а из кабины вынырнул залитый масляными пятнами мокрый насквозь тракторист. Он самостоятельно вылез на крышу притопленного мастодонта и стал отчаянно материться. На все попытки студентов помочь ему выбраться с металлического острова, он отвечал все новыми и новыми проклятиями в адрес вечной мерзлоты, которая частенько преподносила подобные сюрпризы, и в собственный адрес, величая себя самыми последними словами. Затем, он, словно очумев, стал нырять в холодную воду, пока не вытащил из кабины свой пиджак с какими-то важными для зека документами. Его удалось утихомирить, обсушить и успокоить. Приехавшие к вечеру начальники только махнули рукой на утонувшую железяку, и на следующий день несколько машин долго возили землю и гравий, чтобы засыпать образовавшееся озеро у самого края бетонной трассы. Мужика никто, к счастью, не наказал. Его посадили за руль автомашины, и он до конца сезона возил студентов на работу и возвращал к вечеру домой.
Работа была изнурительной и тяжелой.
Филиппа выручала закалка, полученная в бригаде шабашников, но и он, к концу десятичасового рабочего дня, падал с ног. Сил хватало только добраться до кузова автомашины, но молодость брала свое, и уже через час-другой в лагере студентов столя шум, гам, звучали песни, и так до самого отбоя.
Письмо он, все-таки, написал и отправил.
Написал он его с трудом, почти выдавил из себя, но все-таки на душе стало легче. Он сам смеялся над собою: мало ли что бывает в жизни мужчины? Но иногда ему казалось, что над ним словно нависла какая-то тень, и чей-то взгляд укоризненно смотрит на него из каждого угла.
