Комната

вылезти из ковра сейчас же, но я сдавлен и не могу даже попытаться, иначе он увидит.

Что-то нажимает на меня сверху — наверное, это мамина рука. Она хочет, чтобы я стал ее суперпринцем Джекер-Джеком, поэтому я замираю. Больше никаких движений, я — труп, я — граф, нет, я его друг, только мертвее мертвого. Я закоченел, как сломанный робот с отключенным питанием.

— Вот и я. — Это голос Старого Ника. Он звучит как обычно. Он даже не знает, что я умер. — Вот антибиотики, правда немного просроченные. Ребенку надо давать только половинку таблетки, как сказал продавец.

Ма ничего не отвечает.

— Где он, в шкафу?

Это он спрашивает обо мне.

— Неужели в ковре? Ты что, с ума сошла, заворачивать ребенка в ковер!

— Ты не пришел вчера, — говорит Ма очень странным голосом. — Ночью ему стало хуже, и утром он уже не проснулся.

Молчание. Потом Старый Ник издает смешной звук.

— Ты уверена?

— Уверена ли я? — кричит Ма, но я не двигаюсь, я не двигаюсь, я весь окоченел — ничего не слышу и не вижу.

— О нет. — Я слышу, как он медленно выдыхает. — Это ужасно. Бедная девочка, ты…

Опять наступает молчание. В течение минуты никто не произносит ни слова.

— Это ты его убил! — кричит Ма.

— Ну-ну, успокойся, не кричи.

— Как я могу быть спокойной, когда Джек…

Ма дышит очень странно, и слова вылетают из нее залпами. Она играет так удачно, что я сам чуть было не поверил, что я умер.

— Дай я на него посмотрю. — Голос Старого Ника звучит очень близко, и я напрягаюсь и застываю.

— Не трогай его!

— Ну хорошо, хорошо. — Потом Старый Ник говорит: — Нужно убрать его отсюда.

— Моего ребенка!

— Я знаю, это ужасно, но мне все равно придется его унести.

— Нет!

— А давно он умер? — спрашивает он. — Ты говоришь, сегодня утром? А может, еще ночью? Он, наверное, уже начал… знаешь, держать его тело здесь невозможно. Я заберу его и похороню.

— Только не на заднем дворе. — Ма почти рычит.

— Хорошо.

— Если ты похоронишь его на заднем дворе… Не делай этого, здесь слишком близко. Если ты закопаешь его здесь, я услышу, как он плачет.

— Я же сказал, хорошо.

— Ты должен отвезти его тело подальше, понял?

— Понял. Дай мне…

— Подожди. — Она плачет. — Не надо его беспокоить.

— Я вынесу его в ковре.

— Если ты хоть пальцем…

— Не беспокойся.

— Поклянись, что ты не будешь смотреть на него своими мерзкими глазами.

— Не буду.

— Поклянись.

— Клянусь. Ну, теперь ты довольна?

Я мертв, мертв, мертв.

— Я узнаю, — говорит Ма. — Если ты похоронишь его на заднем дворе, я все равно узнаю и буду кричать всякий раз, как ты откроешь дверь. Я здесь все разнесу и клянусь, что никогда больше не буду вести себя тихо. Чтобы заставить меня замолчать, тебе придется убить и меня тоже, ведь мне больше незачем жить.

Зачем она говорит ему, чтобы он ее убил?

— Не принимай все так близко к сердцу. — Мне кажется, что Старый Ник разговаривает с ней как с собакой. — Я сейчас заберу его и отнесу в свой грузовик, хорошо?

— Только осторожно. Найди какое-нибудь красивое место, — говорит Ма, плача так горько, что я с трудом различаю ее слова. — Чтобы там были деревья и трава.

— Конечно. Ну все, я пошел.

Я чувствую через ковер, как меня обнимают и сдавливают. Это Ма, она произносит:

— Джек, Джек, Джек.

Потом меня поднимают. Я думаю, это делает она, но потом понимаю, что он. Не двигаться, не двигаться, не двигаться, Джекер-Джек, приказываю я себе, ты — мертв. Старый Ник перебрасывает меня через плечо, ковер давит, затрудняя дыхание. Но ведь мертвые не дышат. Нельзя допустить, чтобы он меня развернул. Жаль, что Ма не дала мне ножа.

Снова раздается бип-бип, потом щелк, а это означает, что дверь открылась. Я нахожусь в лапах людоеда, фи-фай-фо-фан. Моим ногам становится горячо, а из попы выдавилось немного кала. Ма не говорила мне, что такое может случиться. Я чувствую вонь. Прости меня, ковер. Тут около моего уха раздается ворчанье — это Старый Ник крепко обхватывает меня. Меня охватывает ужас, я трус, остановись, остановись, хочется крикнуть мне. Но я не должен издавать никаких звуков, иначе он поймет, что его обманули, и он сначала откусит мне голову, потом сломает все ребра…

Я считаю зубы, но все время сбиваюсь, и у меня получается то девятнадцать, то двадцать один или двадцать два. Я — принц-робот супер-Джекер-Джек, мистер Пятилетний, я не двигаюсь. Зуб, ты здесь? Я не чувствую тебя, но ты должен быть в моем носке сбоку. Ты — кусочек Ма, маленький комочек застывшей маминой слюны, едущий вместе со мной.

Я не чувствую своих рук. Воздух отличается от того, что был в комнате. Я все еще ощущаю запах пыли из ковра, но, немного приподняв нос, я вдыхаю воздух, который…

Я снаружи. Неужели это возможно? Мы не двигаемся. Старый Ник стоит. Почему он остановился на заднем дворе? Неужели он собирается…

Он снова пошел. Я совершенно неподвижен. Ой-ой-ой, меня опускают на что-то твердое. Не думаю, чтобы я ойкнул вслух, я не слышал никакого звука. Мне кажется, я прикусил себе губу — во рту у меня привкус крови.

Раздается еще один бип, но не такой, как у нашей двери. Затем стук металла. Меня снова поднимают, а потом бросают, прямо лицом вниз, ой-ой-ой. Бах. После этого все вдруг начинает трястись, вибрировать и реветь прямо подо мной. Наверное, это землетрясение…

Нет, это, наверное, грузовик. Это совсем не похоже на терку. Это в миллион раз сильнее. Ма! — кричу я про себя. Смерть, грузовичок — всего лишь два пункта из девяти. Я — в кузове коричневого грузовичка, как мы и планировали. Я уже не в комнате. Остался ли я самим собой?

Теперь мы двигаемся. Я по-настоящему еду в грузовичке! Ой, мне же надо выбираться из ковра, я совсем забыл. Я начинаю извиваться, как змея, но ковер почему-то затягивается все туже и туже. Я застрял. Ма, Ма, Ма… я не могу выбраться тем способом, который мы отрабатывали. Ничего не получается, прости меня Ма. Старый Ник отвезет меня куда-нибудь и закопает в землю, и «червяк будет влезать и вылезать…». Я снова плачу, из носа у меня течет, мои руки зажаты под грудью, я сражаюсь с ковром, потому что он мне больше не друг, я бью его ногами, как в карате, но он не поддается, это саван для трупов, которые выбрасывают в море…

Звук становится тише. Мы больше не движемся. Грузовик стоит.