Доктор Клей разговаривает с Ма о том, почему у нее возникло желание ударить бабушку.
— Этого делать нельзя, — говорю я.
Она мигает:
— На самом деле я не хочу никого бить. Но иногда вдруг возникает такое желание.
— А вам когда-нибудь хотелось ударить ее до того, как вас украли? — спрашивает доктор Клей.
— Да, иногда хотелось. — Ма смотрит на него, а потом вдруг начинает смеяться, только ее смех больше похож на плач. — Отлично, я вернулась в свою прежнюю жизнь.
Мы проходим еще одну комнату с двумя предметами, которые, как я знаю, называются компьютерами.
Ма говорит:
— Отлично, я пошлю парочку электронных писем своим друзьям.
— Кому из девятнадцати?
— Нет, моим старым друзьям, которых ты еще не знаешь. — Она садится и начинает бить пальцами по буквам, а я смотрю. Она хмурится, глядя на экран. — Не могу вспомнить свой пароль.
— А что это такое?
— Я стала такая… — Она закрывает руками рот и с хлюпаньем втягивает воздух через нос. — Не обращай внимания. Послушай, Джек, давай найдем что-нибудь интересное для тебя.
— Где?
Она двигает мышкой, и на экране возникает рисунок Доры. Я подхожу поближе, и Ма показывает мне, как надо двигать маленькой стрелкой, чтобы продолжить игру. Я собираю по кусочкам разбитое волшебное блюдце, и Дора вместе с Бутс хлопают в ладоши и поют песню, в которой благодарят меня. Это еще лучше, чем смотреть телевизор.
Ма сидит за другим компьютером и просматривает книгу с лицами. Она говорит, что это — самая последняя новинка техники. Она набирает имена, и лица начинают улыбаться.
— А они и вправду очень старые? — спрашиваю я.
— Нет, им всем лет по двадцать шесть, как и мне.
— Но ты сказала, что они старые.
— Это означает, что я познакомилась с ними очень давно. Но как же они все изменились… — Она приближает лицо к экрану и шепчет: — Эта теперь в Южной Корее, а эта уже успела развестись…
Потом она находит новый сайт с видеофильмами, в которых поют и танцуют. Она показывает мне двух котов, пляшущих в балетных тапочках, и я смеюсь. После этого она заходит на другие сайты, под такими заголовками, как «Тюремное заключение» и «Незаконные сделки». Она просит, чтобы я дал ей возможность почитать то, что ее интересует, поэтому я снова играю с Дорой и выигрываю звезду, которую можно выключать.
Тут я замечаю, что у двери кто-то стоит, и от неожиданности вздрагиваю. Это — Хьюго, но сейчас на его лице нет улыбки.
— У меня в два часа сеанс связи.
— А? — спрашивает Ма.
— У меня сеанс связи в два часа.
— Извини, но я тебя не понимаю…
— Каждый день в два часа я общаюсь со своей мамой, она ждет меня уже две минуты. Это указано в графике, который висит вот здесь, на двери.
Когда мы возвращаемся в свою комнату, я замечаю на кровати маленькую машинку с запиской от Пола. Ма говорит, что она слушала похожую в тот день, когда ее увез Старый Ник, только у этой есть картинки, которые можно передвигать пальцем, и в памяти у нее хранятся не тысячи, а миллионы песен. Она вставляет в уши какие-то маленькие штучки и начинает кивать в такт музыке, которую я не слышу, и тихонько напевать о том, что каждый день она превращается в миллион разных людей.
— Дай и мне послушать.
— Эта песня называется «Горько-сладкая симфония», когда мне было тринадцать лет, я слушала ее не переставая. — И Ма вставляет мне в ухо одну штучку.
— Ой, это слишком громко, — говорю я и выдергиваю эту штучку из уха.
— Осторожнее, Джек, это мне подарок от Пола.
А я и не знал, что это ее машинка, а не моя. В комнате у нас все было общим.
— Послушай теперь «Битлз». Это их старая песня, ей, наверное, уже лет пятьдесят. Она называется «Все, что тебе нужно, — это любовь». Я думаю, она тебе понравится.
Я растерянно спрашиваю:
— А что, разве людям не нужны еда и одежда?
— Конечно, нужны, но если тебя никто не любит, то это очень плохо, — отвечает Ма. Она говорит очень громко, перелистывая список песен пальцем. — Знаешь, ученые как-то провели эксперимент над новорожденными обезьянками. Они забрали их у матерей и посадили в клетки поодиночке. И знаешь, что получилось? Они выросли неправильно.
— А почему они не выросли?
— Да нет, они, конечно, стали большими, но вели себя очень странно. И все потому, что их никто никогда не прижимал к своей груди.
— А в чем проявлялись эти странности?
Ма выключает свою машинку.
— Знаешь, Джек, не надо было мне заводить этот разговор.
— Так в чем же проявлялись эти странности?
Ма на секунду задумывается.
— У них были проблемы с головой.
— Как у сумасшедших?
Она кивает.
— Они кусали самих себя и то, что их окружало.
Хьюго порезал себе руки, но я не думаю, чтобы он кусал себя.
— Почему?
Ма громко выдыхает.
— Видишь ли, если бы они росли со своими мамами, то те прижимали бы их к груди, но поскольку обезьянки сосали молоко из специальных трубочек, то… Короче, оказалось, что любовь была им нужна не меньше молока.
— Это — плохая история.
— Извини. Не надо было ее тебе рассказывать.
— Нет, надо, — говорю я.
— Но…
— Я не хочу, чтобы были плохие истории, которых я не знаю.
Ма крепко-крепко прижимает меня к себе.
— Джек, — говорит она, — тебе не кажется, что я всю эту неделю веду себя как-то странно?
Не знаю, все вокруг кажется мне очень странным.
— Я все путаю. Я знаю, тебе необходимо, чтобы я по-прежнему оставалась твоей Ма, но мне нужно вспомнить, как это — быть самой собой, и поэтому…
А я-то думал, что она сама и моя Ма — это один и тот же человек. Я снова предлагаю ей пойти погулять, но она говорит, что очень устала.
— Какой сегодня день?
— Четверг, — говорит Ма.
— А когда будет воскресенье?
— Остались пятница, суббота, а за ними будет воскресенье…
— То есть через два дня, как и в нашей комнате?
— Да, в неделе повсюду семь дней.
— А что мы попросим принести нам в подарок на воскресенье?
