Но Ма качает головой.
После обеда мы садимся в фургончик, на котором написано «Камберлендская клиника», и выезжаем через большие ворота в открытый мир. Мне никуда не хочется ехать, но мы должны показать зубному врачу мамин зуб, который все еще болит.
— А там будут люди, которые нам не друзья?
— Нет, только зубной врач и его помощница, — отвечает Ма. — Они отослали прочь всех других людей, чтобы принять нас одних.
Мы надели шапки и темные очки, но не стали мазать лицо кремом, потому что вредные лучи через оконное стекло не проникают. Ма запрещает мне снимать в машине ботинки. За рулем фургончика сидит шофер в кепке, я думаю, он немой. На сиденье установлено специальное детское кресло, оно расположено высоко, так что, если фургон вдруг резко затормозит, ремень безопасности меня не задушит. Этот ремень крепко прижимает меня к креслу, и мне это не нравится. Я смотрю в окно и высмаркиваю нос. Сегодня мои сопли — зеленого цвета.
По тротуару снуют мужчины и женщины. Я никогда еще не видел такого количества людей. Интересно, все ли они настоящие или только некоторые?
— У некоторых женщин такие же длинные волосы, как и у нас, — говорю я Ма, — а у мужчин — короткие.
— У рок-звезд они тоже длинные. Но это не правило, а просто обычай.
— А что такое обычай?
— Глупая привычка, которой придерживаются все. Хочешь, острижем тебе волосы? — спрашивает Ма.
— Нет, не хочу.
— Это совсем не больно. Когда мне было девятнадцать, я носила короткую стрижку.
Я качаю головой:
— Я не хочу лишиться своей силы.
— Чего-чего?
— Ну, своих мускулов, как Самсон.
Ма смеется.
— Смотри, Ма, человек поджигает самого себя!
— Он просто закуривает сигарету. Когда-то я тоже курила.
Я с удивлением смотрю на нее:
— Зачем?
— Да я уж и не помню.
— Смотри, смотри!
— Не кричи.
Я показываю туда, где по улице идут малыши.
— Смотри, дети, связанные друг с другом.
— Они не связаны. — Ма снова приближает лицо к окну. — Они просто держатся за веревку, чтобы не потеряться. И видишь, самые маленькие сидят в вагончиках, по шесть человек в каждом. Это, наверное, детский сад, вроде того, в который ходит Бронуин.
— Я хочу с ней познакомиться. Отвезите меня, пожалуйста, в тот детский сад, где живут дети и моя кузина Бронуин, — прошу я шофера, но он меня не слышит.
— Ты не забыл, что нас ждет зубной врач? — напоминает мне Ма. Детей больше не видно, я выглядываю во все окна, но их нет.
Зубного врача зовут доктор Лопес. Когда она на секунду поднимает свою маску, я вижу, что губная помада у нее ярко-красного цвета. Сначала она осмотрит меня, потому что у меня тоже есть зубы. Я ложусь в большое кресло, которое умеет двигаться. Я смотрю вверх, широко-широко раскрыв рот, и врач просит меня сосчитать, сколько предметов я вижу на потолке. Там три кота, одна собака, два попугая и…
Я выталкиваю изо рта какой-то металлический предмет.
— Это — просто маленькое зеркальце, видишь, Джек? Я хотела сосчитать твои зубы.
— Их у меня двадцать, — говорю я ей.
— Правильно. — Доктор Лопес улыбается. — Я еще ни разу не встречала маленького мальчика, который мог бы сам сосчитать свои зубы. — Она снова засовывает мне в рот зеркальце. — Гм… расстояние большое, именно это мне и хотелось увидеть.
— А почему вам хотелось это увидеть?
— Потому что это говорит о том… о том, что у тебя много места для маневра.
Ма придется провести много времени в кресле, пока из ее зуба будут убирать все ненужное. Я не хочу ждать в приемной, но помощница врача Янг говорит мне:
— Пойдем, я покажу тебе, какие у нас крутые игрушки. — Она показывает мне акулу на палочке, которая клацает зубами, и еще табурет для сиденья, имеющий форму зуба, но не человеческого, а великаньего. Он весь белый, безо всяких признаков гниения. Я рассматриваю книгу о трансформерах и еще одну, без обложки, о черепахах-мутантах, которые говорят «нет» наркотикам. И тут до меня доносится странный звук.
Янг загораживает дверь своим телом, преграждая мне путь в кабинет.
— Я думаю, твоей маме не хотелось бы, чтобы ты…
Но я ныряю под ее руку и вижу, как доктор Лопес ковыряется в маминых зубах какой-то завывающей машинкой.
— Оставьте ее в покое!
— Все хорошо, — говорит Ма, но ее рот сломан. Что эта врачиха с ней сделала?
— Если он хочет посидеть здесь, то пусть сидит, — говорит доктор Лопес.
Янг приносит табурет в виде зуба и ставит его в угол. Я сажусь на него и смотрю, что делают с моей Ма. Это ужасно, но еще ужаснее было бы ничего не видеть. Один раз Ма дергается в кресле и издает стон, я встаю, но доктор Лопес говорит:
— Еще один обезболивающий укол? — и втыкает маме в рот иглу, после чего она снова сидит спокойно. Это продолжается несколько сотен часов. Я хочу высморкаться, но кожа вокруг моего носа начала облезать, поэтому я просто прижимаю платочек к лицу.
Когда мы возвращаемся на стоянку, мне кажется, что свет бьет меня прямо по голове. Водитель фургона читает газету. Увидев нас, он выходит из кабины и открывает нам дверь.
— Саси-оо, — говорит ему Ма. Интересно, она теперь всегда будет так разговаривать? По мне так лучше иметь больной зуб, чем говорить совершенно непонятно.
Всю дорогу назад в клинику я смотрю, как мимо проплывают дома и люди, и пою песню о ленте шоссе и безбрежном небе.
Зуб по-прежнему лежит под подушкой, и я его целую. Надо было отнести его к доктору Лопес, может быть, она сумела бы вставить его на место.
На ужин мы едим то, что принесла нам Норин, — бефстроганов из кусков мяса с кусочками чего-то другого, которое похоже на мясо. Оказывается, это грибы. Все это лежит поверх мягкого риса. Ма еще не может есть мясо, она проглатывает только несколько ложек риса, но разговаривает уже почти совсем нормально. Постучавшись, входит Норин и говорит, что у нее для нас сюрприз — мамин папа из Австралии.
Ма, плача, вскакивает с места.
Я спрашиваю:
— Можно мне взять с собой свой Строганов?
— Давайте я приведу к вам Джека, когда он поест, — предлагает Норин, но Ма ничего не отвечает и быстро убегает.
— Он устроил нам похороны, — говорю я Норин. — Только в гробу нас не было.
— Рада это слышать.
Я гоняю вилкой по тарелке маленькие рисинки.
— Наверное, это была самая утомительная неделя в твоей жизни, — говорит Норин, садясь рядом со
