– Наблюдательного поста? – удивился Эшли, с трудом возвращаясь из адмиральских грез в серую лейтенантскую реальность. – Какого еще поста?
– Сэр, первый офицер приказал, как только рассветет, отправить нескольких человек на островок посреди пролива.
– Понятно… – теперь и сам Уильям вспомнил об этом, как и о том, что Харлоу повторил это лично ему… а он и забыл, занятый наведением порядка на батарейной палубе. Ночной бой не стал для «Бенбоу» игрой в одни ворота – хотя толстая броня и выполнила свое предназначение, от прямого попадания в орудийный порт она спасти не могла. Равно как и тех, чьи боевые посты находились вне цитадели.
– Так что там за сообщение от наблюдательного поста?
– Они как раз передали второе, сэр. К берегу подходит корабль, сэр. Точно идентифицировать пока не удалось из-за дымки, но флаг похож на русский, сэр.
Блям!
Кофе в разбившейся чашке был уже остывший; впрочем, окажись он горячим, навряд ли Эшли заметил бы это. Мысли в голове лейтенанта вертелись, будто попавшие в водоворот щепки. Первая – любыми путями разбудить лежавшего в лазарете Крэдока – была первой же и отброшена в сторону. Что бы ни приказал сейчас каперанг, ответственность будет нести он, Уильям Эшли, потому что капитана «Бенбоу» в его нынешнем состоянии не признает дееспособным даже самый пристрастный трибунал. И Харлоу, как назло, на берегу…
Одно ясно – если русские сейчас уйдут, да еще взяв на борт хотя бы часть немцев, это будет настоящая катастрофа. Пытаясь отмыться от позора, лорды Адмиралтейства сделают все, чтобы выжившие члены экипажа «Бенбоу» искренне позавидовали мертвецам.
– Передайте в машинное – срочно развести пары, – скомандовал Эшли. – Затем – сигнальщикам: «Первому офицеру срочно вернуться на «Бенбоу». И, – Эшли на миг задумался, – лейтенанту Додсону немедленно явиться на мостик.
Ирония судьбы в данном случае выразилась в том, что в обычных обстоятельствах Уильям терпеть не мог «этого выскочку», ведь юный лейтенант в буквальном смысле был олицетворением всего, что не досталось третьему сыну мелкого эдинбургского торговца. Однако сейчас второй помощник и не вспомнил о своих воображаемых обидах – речь шла о спасении шкуры, а для исполнения возникшей у него идеи молодой аристократ подходил, как никто другой.
Додсон появился в рубке через две минуты. За это время второй помощник успел додумать пришедшую ему идею, поискать в ней изъян, не обнаружить оного и даже немного повосхищаться собственной гениальностью.
– Сэр?
– Для вас есть задание, очень простое, – начал Эшли. – Возьмите паровой катер… лучше миноносец, потому что вам нужно будет выйти из залива. Наблюдатели с острова сообщили, что к берегу подошел еще один корабль, скорее всего – русский. Вам следует подняться на борт этого корабля и изложить нашу версию произошедшего вчера инцидента. Взрыв около «Бенбоу», высылка досмотровой партии, ее обстрел и дальнейший бой. Постарайтесь обойтись минимумом подробностей, и… – Эшли сделал паузу. – Бога ради, никакой отсебятины. Вам понятно?
Две последние фразы этого монолога была лишними, точнее – очень лишними. Если до них юный лейтенант собирался задать один уточняющий вопрос, то после них ограничился дежурным «ай-ай, сэр» и, лихо развернувшись, зашагал прочь из рубки.
Между тем вопрос этот был бы совсем не лишним. При прочих равных для выхода в открытое море «миноносец второго класса» действительно подходил
Бывает, что люди гибнут из-за того, что слишком уж много узнали. Но гораздо чаще люди погибают по той причине, что знали недостаточно много.
В случае с матросом второго класса Пембруком сложились обе причины. Шестерни совпадений цеплялись одна за другую криво и со скрипом, словно в дешевых часах.
Британцы на островке не могли знать, что «Манджуру» подавали сигналы с берега, потому что высокие скалы на мысу закрывали от них береговую линию. Эшли, в свою очередь, также не стал особо раздумывать над тем, почему русский корабль не вошел в бухту, а остановился у незакрытого берега, да еще спускает на воду шлюпки. Он даже не озаботился передать сообщение об этом лейтенанту Додсону.
Последнему, правда, в какой-то момент подумалось, что его катеру не помешал бы какой-то знак мирных намерений… вроде белого флага. Но задумался он об этом, когда катер уже был на воде и на дюжину кабельтовых отошел от борта «Бенбоу». Возвращаться на броненосец за белым флагом лейтенант не захотел, боясь оказаться мишенью для насмешек, на самом катере не имелось ничего мало-мальски подходящего, – и в итоге Додсон просто решил не забивать себе голову лишними опасениями – в конце концов, Англия не воюет с Россией.
К несчастью для него, лейтенант Бутлеров, после отбытия на берег Колчака оставшийся на «Манджуре» старшим по званию, придерживался как раз противоположного мнения. Убеждение, что «англичанка гадит», он воспринял еще в детстве, от отца, а бой в Чемульпо возвел это убеждение в ранг навязчивой идеи. Тогда, в 1904-м, мичман Бутлеров был на однотипном с «Манджуром» «Корейце» и навсегда запомнил, как построенный на заводе британца Армстронга японский броненосный крейсер расстреливал «Варяга»… и как потом ему пришлось руководить подрывом собственного корабля. А после сообщения от Горшенина о ночной перестрелке реакция этого достойного офицера на крик сигнальщика: «Вашбродь, английский минный катер из пролива вышел, к нам прет!» – была более чем предсказуемой.
Первый фонтан от шестидюймового снаряда взметнулся в двух кабельтовых перед катером, чуть правее курса. Почти сразу же к нему добавился второй, разом убедивший Додсона, что это был вовсе не ошибочный салют британскому флагу. Продолжать выполнять распоряжение Эшли в таких условиях лейтенант счел безумием, приказа вступать в бой у него не было – равно как торпед в бугельных аппаратах. Единственным разумным действием в этой ситуации, по мнению Додсона, был драп на всех парах. Именно так он и поступил – вернее, попытался, потому что едва катер лег в разворот, как рядом с бортом взорвался третий снаряд.
Стоявший у картечницы матрос второго класса Пембрук упал, даже не вскрикнув, – крупный осколок попал ему прямо в висок. Еще двое матросов были ранены, в корпусе злосчастного катера появилась россыпь новых дыр, но больше всего вреда принес – с точки зрения оставшихся в живых, разумеется, – осколок, пробивший паровой котел. Инерции хода едва хватило на то, чтобы катер выполз из облака пара. После чего Додсон, оценив скорость погружения катера и расстояние до берега, отдал свою последнюю в роли капитана команду: «Спасаться вплавь!» Русские по ним больше не стреляли, что было расценено как неожиданный жест гуманности, хотя на самом деле лейтенант Бутлеров, предчувствуя в скором будущем сражение с броненосцем, попросту решил экономить снаряды.
Грохот орудий за спиной застал Дмитрия Мушкетова врасплох. Стоя в намокших (прыжки через прибой хороши в исполнении кого-нибудь другого) брюках на скользком от водорослей камне, геолог с трудом удерживал равновесие, балансируя двумя увесистыми баулами. На втором выстреле удача ему изменила. Нога сорвалась, до лодыжки уйдя в ледяную воду. Хуже от этого, правда, не стало, потому что в сапогах у геолога уже хлюпала половина Тихого океана. Мушкетов застыл в нелепой позе: выбраться, не опуская баулов, у него не выходило, а пристроить багаж было некуда.
– Руку давайте, вашбродь, – предложил Горшенин.
– Да что же это такое! – воскликнул молодой ученый, пытаясь выкарабкаться из своего стесненного положения, но снова оскользнувшись на третьем выстреле.
– Сейчас им Александр Михайлыч-то покажет… – мстительно проговорил Горшенин, вглядываясь поверх плеча Мушкетова в бурное, искристое море. – Ага!
– Что? – Геолог наконец нашел точку опоры, выкарабкался обратно на камни и поковылял, с трудом нашаривая надежную опору, вверх по скальной осыпи.
– Не, не доплывут, – заключил боцманмат. – Накрыло, последним выстрелом-то. Туда и дорога.
– Да что тут вообще творится?! – возопил геолог. – Сначала вы с берега сигналите, потом вдруг, как гром с ясного неба, высадка, чуть не полкоманды на берег, теперь пальба… Что происходит?
– Ну, это вы лучше, ващбродь, у капитана спросите, – отговорился Горшенин. – Тут, пока вас не было,
