— Перед тобой ламповое стекло марки «Три молотка».
Восхищенный трепет пробежал по собранию. Наступило покорное молчание.
— Мартэн, подай мне это ламповое стекло.
— Но… я же обожгусь…
— Захвати его снизу. Возьми салфетку… или носовой платок. И быстрей!
Мартэн старательно исполнил приказание. Он спустился, осторожно держа стекло, словно как змею или краба. Бенэн очень ловко взял стекло, поставил его посередине стола и сказал:
— Давайте дуть, чтобы оно остыло!
Он так убежденно подал пример, что остальные за ним последовали.
— Ну вот, готово. Мне нужен серьезный человек. Юшон! Ладонь, открытую!
— Зачем?
— Не твое дело!
— Как? Ты хочешь, чтобы я подставил свою кожу? Ну нет!
— Не злоупотребляй моим терпением!
— Ну, бог с тобой! Ты пьян. Предпочитаю не спорить. Забавляйся!
Бенэн водрузил ламповое стекло стоймя на ладони у Юшона и удостоверился, плотно ли примыкает к ней нижний край.
— Лесюер! Подай сюда кувшин, тот, который полный.
Словно священнодействуя, Бенэн поднял кувшин, наклонил его, погрузил его носик в отверстие лампового стекла; вино потекло. У Бенэна был вид жреца. Зато у кувшина был вид толстого господина, которого тошнит и которого поддерживают за голову.
— У! Это отвратительно!
— Ты нам морочишь голову!
— Наше белое вино!
— Он губит наше белое вино!
— Юшон! Надо быть идиотом, чтобы идти на это!
Юшон улыбался.
В разгаре опыта Бенэн остановился. Он обратился к Юшону:
— Смотри, не шевелись!
Он обратился к собутыльникам:
— Господа, вы глупы! Известно ли вам, что это стекло — образца № 8 марки «Три молотка»?
— Ну да, известно! Давно известно! Только это и известно. Так что же из этого?
— Стекло для газовой лампы, образца № 8, марки «Три молотка», содержит ровно поллитра.
Удар для аудитории был жестокий.
Бенэн продолжал:
— Если я два раза наполню из кувшина это ламповое стекло до краев, я проиграл.
Он возобновил прерванную проверку. Но Юшона это занятие перестало интересовать, потому что утратило свою таинственность. Он отдернул руку. Такая перемена взглядов имела наихудшие последствия. Вино, не задерживаемое ладонью, хлынуло, как внезапный понос, пролилось на скатерть, заструилось по салфеткам, по брюкам, по полу.
Ответственность немедленно взвалили на Бенэна. Поднялся крик. Но кто-то произнес:
— Бенэн нас морочил!
А другой добавил:
— Выставим его!
И это мнение встретило поддержку. Бенэна схватили со стула. Его поволокли, притащили к стеклянной двери, выходящей на двор.
Он отбивался; он вопил:
— Подлецы! Вы проиграли пари. Я — жертва вашей пунической верности!
Это не помогло. Комната снесла его, как курица яйцо.
— Вот уж кого не жаль!
— Он успокоится немного.
— У меня нога вся мокрая.
— Он глумился над нами.
— У него от вина бывают нелепые мысли.
Ламандэн кивал головой. Нос его словно резал воздух на ломтики. Ибо у Ламандэна голова была круглая, как яблоко, а нос тонкий, длинный, изогнутый, как нож, воткнутый в яблоко.
— Когда он выпьет лишний стакан, его хочется убить, — сказал Брудье.
И глаза у него стали круглые и начали ворочаться. Его усы сделались свирепы, жирные пальцы принялись комкать скатерть.
— И пьян же он был! — добавил Лесюер, и ноздри его раздулись в куче волос, заменявшей ему лицо.
Вся его голова, казавшаяся не связанной с телом, была словно пудель, который лает, вскочив на стул.
— Иногда он переходит все границы, — сказал Омер, обладавший красным носом.
Откровенно говоря, нос его был не краснее любого носа. Но остальная часть лица была цинкового цвета. По сравнению с ней все становилось красным.
— Я не мог понять, — сказал Юшон, — что он такое затевает с этим стеклом.
И Юшон разглядывал розовый кружок, выдавленный стеклом на его ладони. Его глаза блестели за большими круглыми очками, как какие-то примечательные предметы, помещенные для сохранности под стеклянный колпак. Его гладкое, мягкое и белое лицо было слоем ваты, на который бережно положены эти примечательные предметы.
— Должен сказать, что я не понял, — признался Мартэн, внешность коего не представляла ничего особенного.
Некоторое время все за столом молчали. Никогда еще в такой степени не чувствовалось присутствие Бенэна. Он властвовал над душой. Он висел в воздухе, словно затейливое облако. Ламповое стекло, которое он оставил стоять на столе, пело; из этой трубки, казалось, раздавались раскаты бигофона.
Беседа возобновилась, вяло.
Вдруг скрипнула дверь, и появился Бенэн.
Его внешность была замечена. По всей вероятности, Бенэн вылез прямо из мусорного ящика. Жирные пятна, лепешки густой пыли усеивали его платье. Его руки, его щеки были выкрашены в сажу. Длинная паутина покрывала ему волосы наподобие крестьянского чепца. Нити свешивались ему на лоб, путались в усах, дрожали перед ртом. Собутыльники издали женственный крик. Бенэна возлюбили. Хотелось его расцеловать. Что за изобретательный человек! Что за щедрый носитель жизни! Его только что выгнали за отличную шутку; он мстил еще лучшей шуткой, сам за нее расплачиваясь.
Его называли: «Бенэн, старина!» Его хлопали по животу. Его усадили посредине кружка, в самый узел тепла, в ту точку, куда все поневоле смотрели.
Он заговорил, немного глухим голосом:
— Чего вы смеетесь?
Его соседи поспешили объяснить ему, что в этом веселье нет ничего, кроме лестного для него, что он не только не должен заподозривать… Он перебил:
— Да, вот и опять я! Это не смешно. Вы ведь не рассчитывали, что отправили меня на тот свет… Тот свет за этой дверью еще не начинается! Прошу заметить, что я считаю вас рожами; и, будь у меня время, я бы вам свернул шеи.
— Послушай, чего ты!
— Но мне некогда!
Он встал.
— За это время произошло событие, которого я не предвидел. Я отправился на чердак.
Сочли нужным посмеяться, чтобы быть ему приятными.
— Я отправился на чердак; этим — кстати сказать — объясняется некоторое видоизменение моего
