– Боз, возьмешь их сегодня вечером, пусть покараулят один из выходов, – кинул Кербер Аарону, пришедшему с ним.
– А я..., – начал было Дэвон, и тут же вынужден был заткнуться, получив кулаком под ребра от Монаха. Возможно, до сих пор это было его обязанностью, но с боссом не пререкаются.
Улица Трех Домов на самом деле улицей не была – на крошечный пятачок выходили окнами два пятиэтажных и одно трехэтажное здание. Для площади место было слишком маленьким, для улицы слишком коротким. Здесь размещалась банда Кербера – один из опаснейших районов резервации не только для чужих, но и для своих.
Кербер поощрял и поддерживал в своей банде состояние постоянной внутренней конкуренции. Члены распадались на группы, группы непрерывно грызлись между собой, пытаясь продраться к вершине и встать возле босса. Это стремление наверх было в чем-то иррациональным, как будто они верили, что если забраться на вершину самого высокого дерева, то сможешь увидеть солнце. Но солнца там не было – вокруг стояла вечная непроглядная ночь. Здесь верили только в силу и ей поклонялись. И самым сильным был Кербер: ему не надо было тренировать мускулы, вооружаться и вступать в бесконечные конфликты, он подавлял одним лишь взглядом, мыслью – он был силой в ее чистом виде.
На улице Трех Домов почти всегда были люди, особенно в ночное время. Пройти через пространство посередине с высоко поднятой головой и не нарваться на неприятности, могли очень немногие. Только страх служил здесь гарантом хоть какой-то безопасности, причем в уплату принимался как страх чужой, так и свой собственный. Поэтому мы вчетвером жались по стенкам и старались казаться как можно более незаметными. Даже Го в этот момент не показывал своего гонора.
Из потасканного допотопного магнитофона звучала музыка, отбивая ритм больше темпом речитатива, чем ударными. Две железные мусорные бочки полыхали ярким пламенем, создавая вокруг себя светлые круги к которым, как мошки, жались разномастные люди. Они курили, пили, о чем-то договаривались, в открытую передавая друг другу такие суммы, которых в резервации мне видеть еще не приходилось. Кто-то затеял потасовку, и вокруг тут же собралась толпа, привлеченная зрелищем. Над этим местом стоял едва уловимый запах. Нет, не мусорных отходов. Поначалу я не мог разобрать что это, а спросить не решался, потому что смутное чувство подсказывало мне, что запах этот ощущаю только я, и он не имеет никакого отношения к реальному миру. Затем я узнал его. Этот был запах тины, какой появлялся над Стиксом, когда река немного мелела и ее воды, пусть и сами не совсем чистые, не могли уже уносить с собой всю грязь и гниль.
Жаба засмотрелся на потасовку и не заметил, как толкнул какого-то парня со страшно косящими глазами.
– Смотри куда прешь, ослиная башка! Сейчас разучишься ходить, жиденок! – сразу же взвился косоглазый. Его взгляд как-то странно блуждал, поэтому казалось, что он смотрит на всех сразу и ноги собирается повыдергать тоже всем.
– Остынь, Рут, – металлический шест уперся задире в раздвоенный подбородок, – эти ребята со мной.
Завидев владельца оружия, косоглазый молча и быстро отошел, словно вспомнил о каком-то важном деле. За ним, как полоса слизи за улиткой, тянулся след страха, ненависти и зависти.
– Где вас носит? Пора на дело, – Монах сложил свой шест до длины трости и втолкнул нас в ближайшее здание.
– А что если они выскочат? – в очередной раз заныл Жаба.
Мы караулили дверь, а заодно, я так понимаю, и окна на одном из торцов здания. Внутри квартировал мелкий китайский делец, который по глупости увел у псов из-под носа партию каких-то наркотиков (псы называли их центровой дурью, но нам это ни о чем не говорило), да еще попытался сдать Кербера властям. Неотвратимое наказание – было одним из столпов, на котором зиждилась власть нашего боса.
Переулок пока оставался чист. Мы стояли в тени здания, чтобы не особенно выделяться на улице. Никто не требовал от нас врываться внутрь – всего лишь покараулить черную дверь, из которой вряд ли кто- нибудь когда-нибудь выйдет.
– Если выскочат – хорошо, а то задубеешь тут ждать. – Го перепрыгивал с ноги на ногу, отчего его черная косуха начинала немелодично побрякивать. На холоде твердая 'р', казалось, становилась еще тверже.
– А вдруг у них ножи? – Иосиф совсем не разделял его настроя.
– Ты тоже нож возьми и не дрейфь.
– А если у них пистолеты будут? – голос Жабы стал еще плаксивее.
– Тогда беги... – начал Го.
– Не будут, – Фрэй толкнул байкера в бок, чтобы тот перестал запугивать и без того уже перетрусившего товарища. То, как он опекает Иосифа, даже мне уже начинало казаться излишним. Я давно понял, что в резервации никто не выживает без шипов. Но Фрэй упорно не давал Жабе эти шипы нарастить.
За дверью, около которой мы стояли, внезапно послышался шум, затем быстрые торопливые шаги застучали по лестнице, отбивая практически чечеточный ритм. Жаба тут же отпрянул от двери и натолкнулся на меня, сбивая с ног. Я же только успел подумать, что хорошо, что он меня толкнул – тот, кто бежал по лестнице, был крайне опасен. А когда опасное животное начинают загонять в лесу, оно становится еще опаснее и перегрызет глотку любому, кто встанет у него на пути.
Так и случилось. Го, сунувшийся было к двери, тут же получил в лицо ботинком, отбивавшем такую прекрасную 'чечетку' на лестнице. На полутемное пространство улицы выскочил среднего возраста китаец с длинной тонкой косицей, стелившейся позади него. Отправив байкера в мерзлую грязь, он собирался продолжить свой бег, но тут был схвачен ловкой рукой Фрэя за эту самую лоснящуюся косу. Иногда движения моего друга были настолько стремительны, что я не успевал их рассмотреть. Не знаю, замечал ли он сам, но мне казалось, что есть в этом что-то ненормальное, что как раз и может оказаться его спящим даром.
Китаец развернулся, пытаясь ударить как-то странно сложенными пальцами Фрэя по руке, но тот, не желая подставляться, уже выпустил косу и отошел на шаг назад. Правильно: зачем вступать в бой с неизвестным по силе противником, если от тебя всего-то и требуется, что задержать его до прихода более матерой погони. Я уловил намерения Фрэя, его желание позабавиться, подразнить. Он опять играл, не думая о последствиях, не думая вообще ни о чем. Китаец сделал шаг вперед, но Фрэй снова отступил, так что очередной выпад скрюченной руки опять не достал до цели десяти сантиметров.
Поняв, что только теряет время, беглец повернулся, чтобы снова бежать. Но тут хлопнула дверь, и в ту же секунду спину китайца догнал юркий серебристый нож. В проеме стоял Монах, выдыхая белые клубы пара, и его свободная не по погоде легкая одежда делала его похожим на какого-то фантастического героя из подростковых комиксов.
– Слюнтяи, – только и бросил он нам.
Го зло выплюнул вместе с кровью обломок зуба, и по всему было видно, что у него есть что ответить, но он промолчал. Фрэй лишь пожал плечами: Монах никогда не вызывал у него ни раздражения, ни желания что-либо доказывать – всего лишь еще один цепной пес из своры.
Следом за Аароном на улицу вышел Кербер. На боссе было длинное меховое пальто и со своими тонкими пальцами, унизанными массивными перстнями, он напоминал барина, только что покинувшего оперетту.
– Так-так-так, что у нас тут? И ведь не слабый был человек... а умер как трус с ножом в спине, – носком туфли он перевернул китайца, словно бы желая удостовериться, что это именно тот, кто ему был нужен. Только тут я заметил кусочек какой-то цветастой татуировки, что шел у мертвеца от виска к подбородку. Значит, не рядовой член триады.
Кербер знаком подозвал к себе Фрэя и сунул ему в руку несколько банкнот:
– Хорошо поработал, теперь можно и развлечься, – он хлопнул парня по спине и тут же отвернулся, словно начисто забыв о его существовании. – Аарон пошли триаде наши соболезнования. Хотя они должны быть благодарны, что я избавил их ряды от вора.
Монах вытащил нож из спины китайца, одним взмахом отрезал ему косу, а потом с жуткой методичностью стал отпиливать у трупа ухо. Соболезновали в резервации тоже по-своему.
