– Мне оставалось только смотреть на то, как страдала моя Донна. А глядя на нее, страдали и мои родители. Моя мама едва не впала в истерику. Но я оставался непоколебим. С этим не поддающимся разумному объяснению упрямством ребенка и силой мужчины я караулил угасавшее тело собаки. А между тем у Донны появились язвы, словно ее брюхо давало трещины, и из этих ран стала вытекать кровянистая неприятно пахнущая жидкость. Это был уже скорее труп, чем живое существо.
Когда я, наконец, согласился отвезти Донну, она была уже без сознания. Ей больше не требовалось усыпление. Едва мы прибыли в ветлечебницу, она умерла. Ветеринарный врач, глядя на лежавшее в багажнике машины ее тело, сказал, что ничего более ужасного в своей жизни он не видел и что было настоящим изуверством позволить животному умирать в таких муках. Мой отец воспринял этот упрек, с недовольством поджав губы. Я же, сидя на заднем сиденье, умирал от стыда и молча слушал.
Ветлечебница брала на себя заботу о трупах животных, и, когда мы вернулись домой уже без Донны, родители озабоченно спросили меня о том, как я себя чувствую. Они были уже готовы к новому моему приступу ярости и скорби. Но случилось то, чего я боялся больше всего: Донна умерла, и вернуть ее было никак нельзя.
Дома я для порядка еще побуянил, но в сравнении с моими прежними представлениями это выглядело куда скромнее. Втайне я почувствовал сильное облегчение. Самое ужасное, что больше всего угнетало и попросту добивало меня, уже случилось. И я, как мог, пережил это. Я был почти счастлив. Звучит странно, не правда ли?
– Нет, это звучит довольно разумно, – ответила Ивонн. – Ты долгое время жил под сильным прессингом, и эта смерть должна была принести тебе облегчение.
– Но это ощущение продержалось недолго, – продолжил Бернхард. – Теперь мои родители захотели выполнить обещание, данное мне в тот момент, когда нам стало известно о недуге Донны, а именно купить нового щенка лабрадора. И тоже светлого окраса. У меня на сердце стало неспокойно. Новая собака значила для меня новую разлуку. Конечно, это наступило бы нескоро, но все равно когда-нибудь обязательно бы случилось.
Против своей воли я отправился на собачью ферму. К щенкам я не проявил никакого интереса. Мама сказала, что один из них был в точности похож на Донну, когда давным-давно мы ее покупали, но в тот момент я точно уже не помнил, как она выглядела. Там был еще один щенок, но он был в доме. Через некоторое время из дома вместе с этим щенком вышла девочка. Еще я помню, как она спускалась по лестнице с собакой в руках, и как она протянула его не моей матери, не отцу, а мне, и то, как она в тот момент посмотрела на меня. На ней был джинсовый полукомбинезон, и, едва она улыбнулась, я увидел широкую щель между ее передними зубами.
Погрузившись в воспоминания, Бернхард прервался на какое-то время.
– Так я впервые увидел Карину. Несмотря на то что мне было уже пятнадцать, я еще не думал о девочках. Я не понимал болтовни своих друзей насчет того, какие девочки самые красивые и что бы им хотелось с ними сделать. Я, конечно, знал, как выглядят привлекательные девочки и что полагалось бы чувствовать при виде одной из них, но все это были лишь поверхностные знания.
Сам я лично никогда ничего подобного не испытывал ни к одной из них. До того самого взгляда.
И все в Карине было каким-то не таким, поскольку она не обладала ни одним из признаков, присущих привлекательной девочке. Она была тощей и плоскогрудой, как мальчик. Кудрявые волосы, конечно, это здорово, но только не такие: казалось, что они с необузданной силой росли в разных направлениях: вверх, вниз, в стороны.
Бернхард с улыбкой продемонстрировал это на своей собственной голове.
– У нее было веснушчатое лицо и светлые ресницы. Да еще эта щель между зубами. Нет, эта девочка, что стояла тогда передо мной, определенно не относилась к числу привлекательных. Но впервые в жизни я почувствовал все то, что должен был почувствовать. Все и даже больше.
Внезапно сделавшись серьезным, он замолчал. Казалось, что, прежде чем снова продолжить, ему пришлось собраться с мыслями.
– Она разговаривала со мной о собаке, а я кивал ей в ответ. До собак мне тогда не было никакого дела! Мои родители купили щенка, но на этот раз этот пес был скорее их, чем мой. Я больше не имел к нему никакого отношения и даже толком не помню, какая у него была кличка.
– А Карину ты после этого видел? – спросила Ивонн.
– Да, я снова приехал на эту ферму. На этот раз уже без родителей. Я слонялся там до тех пор, пока Карина не вышла из дому и не поговорила со мной. Она была старше меня на два года, что в этом возрасте очень многое значит, особенно если старше именно девочка. Она водилась с компанией молодых людей, которые уже разъезжали на машинах, и через нее я и познакомился с ними. Мы стали встречаться, и я был просто на седьмом небе от счастья.
Но ты же знаешь, как это бывает, когда ты еще молод, – со вздохом продолжил Бернхард. – Недостаточная уверенность в себе, ревность, спиртное – справиться со всем этим еще не было сил. Эти отношения развивались бурно, мы часто ссорились, и, когда у меня возникало ощущение, что Карина собралась меня бросить, я спешил опередить ее и первым поставить точку. Это представлялось мне менее обидным, чем самому оказаться брошенным. Так повторялось несколько раз, но мы снова мирились. В своей компании мы прослыли парочкой, которая время от времени ссорится, расстается, потом каждый начинает встречаться с кем-то другим, а потом происходит примирение и все возвращается на круги своя. Мы говорили о домах и участках, как это обычно делалось в тех краях, где молодые люди рано женились, да я и сам думал об этом же, и это несмотря на то, что мне конечно же хотелось дождаться до тех пор, пока не закончится моя учеба и я не подыщу себе хорошую работу.
И вот однажды, во время моего разрыва с Кариной, я узнал, что она собралась выйти замуж за одного типа из города. Меня это нисколько не задело. Она очередной раз захотела отомстить мне за то, что я расстался с ней и стал встречаться с другой девушкой. Как я уже говорил, мы довольно часто так развлекались. Но на этот раз у нее все оказалось намного серьезнее. Они и вправду поженились, а в скором времени у них родилось двое детей.
Раздавшийся на улице грохот заставил Бернхарда поднять глаза. Приятные солнечные лучи скрылись, небо заволокло тучами, и припустил ливень.
Ивонн вышла на кухню и закрыла окно. Назад она вернулась со стеклянным кувшином от кофемашины и двумя чашками в руках. Свинцовые тучи за окном настолько плотно затянули все небо, что в комнате стало совсем темно, но она не стала включать свет.
– Тут остался еще кофе. Не хочешь?
Бернхард кивнул, и Ивонн наполнила его чашку.
– Получается, что Карина не была случайной знакомой. Она и вправду что-то для тебя значила, – заметила она, снова усевшись в кресло. – Ну и когда же вы возобновили свои отношения?
– Ах, довольно скоро. В небольшом городке люди живут очень тесно, им приходится часто видеться. Нас продолжало тянуть друг к другу, и мы снова стали встречаться. Ну, естественно, тайком ото всех. Карина и не думала о том, чтобы разводиться, она сразу же в открытую заявила мне об этом. У ее мужа была своя строительная фирма, и он хорошо зарабатывал, поэтому она не хотела навредить своим детям. Наши взаимоотношения были такими, какими и должны быть: со стремлением сделать из всего тайну, ложью, нечистой совестью, ревностью, ссорами и слезами. Больше было боли, чем радости, и поэтому мы неоднократно пытались расстаться. Но расставания длились недолго, и мы снова оказывались вместе.
Карине было известно, что при разводе ее муж может потребовать право родительской опеки над детьми. И она считала это вполне справедливым. Несмотря на то что много работал, он выполнял еще большую часть работы по дому, и дети чувствовали бы себя с ним как за каменной стеной. Карина была неряшливой, ленивой и рассеянной. Для своих детей она была скорее сестрой, чем матерью. Но она очень любила их и не хотела бросать.
– Но такие взаимоотношения невозможно скрывать вечно? – недоумевала Ивонн.
– Конечно. Ее мужу стало обо всем известно, и Карина всерьез порвала со мной. Она больше не захотела встречаться, не отвечала на мои письма и звонки. Когда мне стало понятно, что на этот раз мы расстались всерьез, я даже не хотел жить.
– То есть как?
– Я напился и спрыгнул с моста на шоссе. Я был убежден, что погибну, если не от удара, то, по крайней
