и остановились в самом углу сквера, рядом со спуском к Сунже. Здесь было совсем темно: окна музучилища погасли, фонари с улицы не доставали, и только не знающая усталости реклама на крыше поликлиники прорезала темноту красноватыми отблесками. За оградой тихо шумела Сунжа.
— И что, пойдёшь? В ресторан?
— Не знаю….Вообще-то, интересно, я в ресторане ни разу не была. — Аня на минутку задумалась. — Павлик, а может, и ты пойдёшь?
— Нет, — быстро ответил Пашка.
— Павлик!
— Нет, — повторил Павлик и, увидев расстроенные глаза, добавил: — Анечка, ты что не понимаешь — это же он тебя завоёвывает.
— Кто? — глаза широко распахнулись, в них снова отразились звёзды. — Валя? Зачем?
Пашка вспомнил набросок на мокром асфальте и промолчал. Аня посмотрела ему в глаза, улыбнулась и прижалась к напряжённому плечу.
— Паша, ты что? Пав-лик!
— Ну, это же он с тобой первый познакомился. Вы же… гуляли.
Аня взяла его под руку, прижалась сильнее.
— Ну и что? С ним интересно: всех знает, везде знакомые и вообще…. Первый парень на деревне!
Пашка молчал.
Аня посмотрела ему в глаза странным взглядом и снова спрятала голову на груди.
— Не надо меня завоёвывать, — прошептала она прямо ему в рубашку. — Что я — крепость? И вообще, я уже завоёв… завоёвыванная. Давно.
«Правда?» — хотел спросить Пашка и не смог: перехватило дыхание. Тогда он взял её лицо в ладони, приподнял и нежно поцеловал в губы. Потом ещё раз, потом ещё…
— Как только увидела, — сказала Аня, чему-то усмехнулась и поправилась: — Нет, не сразу.
Она, и правда, разглядела его не сразу.
«Знакомьтесь, — сказал тогда Валя, — это Аня, а это Тапик, то есть Павел. Мой друг». Она улыбнулась, сказала дежурное «Очень приятно», кинула оценивающий взгляд. Высокий худощавый парень с каким-то мягким, даже мечтательным, выражением лица — ничего особенного. Глаза какие-то грустные. И это он дрался с тремя чеченцами? Непохоже. Впрочем, даже если и так — какая разница: на фоне своего друга этот «Тапик» смотрелся мальчиком. Валентина знал, казалось, весь город, с ним было интересно, с ним было весело. От него исходила спокойная уверенность, ему хотелось подчиняться, к нему тянуло, и все подруги завидовали ей. Им невозможно было не увлечься; наверное, и она увлеклась. Немного.
Когда же она разглядела? Может, на вечеринке по случаю Первого Мая? Он сидел за столом напротив и всё время смотрел на неё. Когда она не видела. Вернее, когда он думал, что она не видела. А когда она пыталась перехватить взгляд, тут же отводил глаза — поймать его никак не удавалось. «Ну и реакция! — ещё подумала она тогда, чувствуя спортивный азарт. — Что он там прячет?»
И она его поймала!
Поймала — и попалась сама.
Взглянув в эти серые глаза, она забыла обо всём: о зависти подруг, о статусе «девушки первого парня», о магнетизме. Боже мой, да какой там магнетизм, у кого? У Вали? Дурочка, вот где магнетизм! И ей ещё казались грустными эти глаза? Они не грустные, они…они…
Как хорошо, что она его поймала. Как же здорово, что попалась сама.
— Не сразу, — повторила Аня. — Только Первого Мая. Помнишь?
Помнил ли он? Ещё бы!
Пашка увидел её ещё в январе. Сначала не обратил внимания — подумаешь, новая Валькина «двоюродная сестра». Сколько их у него было! Бывало и по несколько сразу. «Охотник должен быть в тонусе!» — любил говорить Кулёк. Новая «сестра» была похожа на всех остальных — такая же стройная, высокая. Всё-таки во вкусе Кульку не откажешь. Но почему-то Пашка заметил её сразу, ещё даже толком не разглядев. Потом….Потом он ее, наверное, забыл — в больнице было не до того. Или не забыл?
Во всяком случае, когда Валька, наконец, их познакомил, Пашка уже понял, что жизнь без этих глаз скучна и убога. Впрочем, даже после знакомства ничего не изменилось. Он узнал, что её зовут Аней, учится в десятом классе, а что глаза у неё синие, как звёздное небо, он знал и до этого.
«Очень приятно!» — сказала она тогда, улыбаясь, скользнула по нему оценивающим взглядом и отвернулась к Вальке. Это было Павлу знакомо — девчонок тянуло к Вальке словно магнитом. К этому было невозможно не привыкнуть, и он давно привык, молча признавая превосходство друга. Привык Пашка, давно привык.
Оказалось, что не совсем. Когда Аня отвернулась, он, наверное, впервые пожалел, что не может быть таким уверенным и настойчивым, как его весёлый друг. И, уж точно, впервые в жизни разозлился на Вальку.
А потом? Потом были долгие два месяца, показавшиеся ему вечностью. Когда Аня была с Кульком, он не знал, что делать и злился и стеснялся ещё больше. Встретить её одну он боялся не меньше. Боялся удивлённого взгляда, боялся слов: «Паша! Тебя Валя прислал?» А ещё очень мешала одна простая мысль: «Это девушка Вальки. Нельзя!»
К маю он измучился окончательно. Аня ничего не замечала, зато заметил Валька. Заметил и затеял тот разговор. Похоже, он действительно хотел помочь, был уверен, что стоит Пашке открыть глаза, и он всё поймёт. Похоже….Поэтому и был так удивлён, поэтому и разозлился, увидев набросок на асфальте. А Павлик, глянув на рисунок, окончательно понял, что жить так дальше уже не сможет.
Может, этот рисунок всё и изменил? А иначе как объяснить, что она, наконец, заметила его взгляды? И не просто заметила, а попыталась их перехватить, причём очень настойчиво? И Павлик, несколько раз легко отводя в самый последний момент глаза, вдруг сделал вид, что не успел. И встретился с ней глазами.
— Помню! — сказал Пашка. — А ты помнишь, что я тогда сказал?
Аня сделала глупое лицо и неумелым баском повторила:
— «Девушка, у вас правда такие синие глаза или это контактные линзы? Я читал, сейчас научились делать». А я подумала: «Вот нахал!»
И оба засмеялись.
Через полчаса, когда губы опухли от поцелуев, а разгорячённые тела требовали большего — здесь и сейчас — Аня отстранилась, ласково покачала головой и спросила:
— Павлик, тебя здесь ножом ударили? Ты, правда, с тремя чеченцами дрался?
Пашка еле расслышал: так громко стучало у него сердце. К тому же, кружилась голова, и сладко болело в низу живота.
— Жалеешь, что не видела? — напрягся он и тут же попытался смягчить: — Женщины же любят смотреть, когда дерутся.
— Женщины? — переспросила Аня со странной улыбкой, и у Павлика перехватило горло.
Парень на лавочке закончил настраивать гитару, тронул струны перебором и тихо запел:
— Старая песня, — прикрыв глаза, сказала Аня. — Хорошая. Только грустная… У нас так не будет, правда?
Кулеев поднял фотографию, собрал остальные. Вытащил из письменного стола канцелярский файл, аккуратно упаковал фотокарточки и сложил их в коробку. Надел очки, отрезал кусок скотча и аккуратно склеил книжку. Книжка тоже последовала в коробку.
