и смотрели друг на друга счастливыми влюблёнными глазами. Любопытный ветерок растрепал им волосы, солнце слепило им глаза, а они не видели никого. Никого и ничего, кроме друг друга. Парень был точной копией Витьки, в девушке любой сразу узнал бы Свету. Но, видимо, на всякий случай, на проплывающем снизу облаке было написано: «Света + Муха = Светомуха».
— Похожи, — повторил Валя. — Хороший подарок на свадьбу. А говорит, что не может. Не то, что мой.
— Да что ты, Кулёк! Твой тоже отличный! Мы им всё время пользуемся. Ну, разве что сейчас меньше.
Валентин скосил глаза на задвинутый к самой стене магнитофон, усмехнулся.
— Так как? Пить пойдём?
— Куда?
— Да хоть куда. В «Океан». Ты был в «Океане»? Ну вот, хоть посмотришь. Хотя, нет — нечего там смотреть. Одно дерьмо. Давай, как раньше — возьмём по флакону портвейна и к музучилищу! К «вонючке». А?
— Кулёк, — спросил Виктор, — что-нибудь случилось?
— С чего ты взял?
— Ну…
— Гну! — преувеличенно жизнерадостно засмеялся Валя, стукнул ногтём по рамке рисунка и резко оборвал смех. — Счастливый ты человек, Муха! Всё у тебя есть: любимая жена, кормящая котлетами, дочка с горшком… вон даже хоромы со всеми удобствами. И ничего тебе больше не надо. Равновесие!
Валька резко отвернулся от стены, пола пиджака зацепила лежащую на доске стопку белья, и на пол, планируя, словно бабочка, упала распашонка. Витька смотрел на неё как завороженный, молчал.
— Полное равновесие! — повторил Валя, поднял распашонку, бросил на доску. — Неужели и я такую носил? Чего смотришь? Не прав? А ты когда последний раз ко мне приходил? Ты хоть знаешь, где я теперь живу? Ладно — это фигня, а вот Тапик… Муха, он же под тобой живёт, только на этаж спуститься. Ты когда последний раз спускался? Заходить, говоришь, он перестал? А на фиг к тебе заходить, когда ты кроме пелёнок и горшков ни хрена не видишь?
Виктор напрягся, взял с доски распашонку, аккуратно сложил и положил на место.
— Обиделся? Давай-давай — это ты можешь! А ты знаешь, какое теперь у Тапика «увлечение»? Нет? Да откуда тебе — вы же только на работе видитесь! — Валентин снова отошёл к окну, помолчал. — Пьёт он, Муха.
— Как? — опешил Виктор. — Он же на работе всегда нормальный?
— Не веришь? Можешь хоть сейчас пойти полюбоваться. «На работе»! А что у него в квартире анашой пахнет, тоже не знаешь?
— Почему?
— По кочану! — Валька резко повернулся, пиджак опять зацепился за доску. — Чёрт! Муха, ты б зашёл к нему, что ли, поговорил…
— А ты?
— У нас с ним разговора не выходит. Он, как меня увидит, сразу выпить предлагает. Давай, говорит, взвесимся. Бесполезно. Муха, ты, правда, не понимаешь, что происходит?
Виктор встал, отодвинул доску к стене, растерянно поправил опять начавшую сползать распашонку.
— Это… это из-за Ани? Так он же сам….И она. А вы разве?..
Валька посмотрел на него долгим взглядом, застегнул пиджак и пошёл к выходу. Остановился на минуту у рисунка, поправил.
— Здорово, всё-таки! Знаешь, когда-то он один рисунок прямо на асфальте нарисовал, так тот, вообще, был…. Зайди к нему, Муха. Пока!
— Подожди, — опомнился Витька, — а выпить?
— Потом как-нибудь. Давай, Муха, пока. Зайди! — почти приказал Валька Кулеев и лёгким шагом побежал по ступенькам вниз.
Прошедшие полтора года промелькнули для Витьки Михеева, как один день. Длинный-предлинный, почти нескончаемый, насыщенный событиями под самую завязку день.
Диплом, расставание с институтом, распределение, работа. Знакомство со Светой, стремительный роман, свадьба. Рождение Наташки. Всё быстро, всё ровно, никаких тебе заморочек, никаких особых «страстей». Так, как себе и представлял. Так, как и должно было быть.
Конечно же, он не мог не изменить образ жизни. Вернее, он его не менял — всё произошло само, естественно. И старые друзья не то что ушли на задний план, они просто заняли в его жизни новое место. Особенно, когда родилась Наташка. Он прекрасно помнил тот день — жаркое солнечное воскресенье, душное от приближающейся грозы. Он даже помнил, что делал в тот момент — стоял у распахнутого окна и смотрел, как монтажники кладут последний пролёт нового моста. Именно в тот момент и позвонила из роддома мама. Так и осталось у него в памяти, что первая дочь родилась в тот момент, когда фактически был закончен новый, с детства ожидаемый мост. А что она была только первой, он не сомневался.
Вот же гад, Кулёк! Пришёл, понаговорил всякого, ничего толком не объяснил. Анаша… Может, придумал? С него станется — психолог хренов!
А если не придумал? Как же так могло получиться? На свадьбе Тапик был один — это точно. Подарок только от себя дарил. А Кулёк? Валька подарил шикарный подарок, Светка тогда аж завизжала. Ещё бы — магнитофон «Ростов»! Они на такой шиш бы денег собрали. Правда, Валька его не один подарил, с Русиком, но ведь и так ясно…. А вот что подарила Аня? И вообще — с кем она тогда была? С Валькой? Одна?
Стоп! Как же он мог забыть? За пару недель до свадьбы они с Кульком и Русиком сидели на лавочке. Курили, болтали ни о чём. Потом Русик куда-то ушёл, и Валька непривычно-задумчивым тоном спросил:
— Муха, ты не торопишься? А то они, знаешь, какие: сегодня одно хочу, завтра сама не знаю что.
— Ты про Аню? — догадался Витя. — Так я же не спортсмен, мне «Пиренеи» не нужны. Или как ты говорил — «Гималаи»?
— Ишь ты, запомнил, — усмехнулся Кулёк, пробуя что-то нарисовать веткой на асфальте. — Нет больше «Гималаев», Муха. Только ничего это не значит. Э, да что с тобой говорить! Вон Русик идёт.
И выбросил ветку.
Вот оно значит, как…. Нет, всё равно ни фига не понять! Что за люди, охота же им так всё запутывать. Ладно, надо будет, действительно, разобраться. Не сейчас, потом: сейчас Света придёт. И Наташка.
Короткий Валькин визит резко изменил атмосферу в двухкомнатной квартире на четвёртом этаже. Ещё вчера сюда не проникало ничего лишнего — ничего, что мешало бы тихой, спокойной семейной жизни. А теперь как будто потянуло сквозняком из открытой ненароком форточки. Надо бы её закрыть: ведь так было тепло и уютно недавно. Свежий воздух? Воздух, конечно, нужен, но если он пахнет отнюдь не сиренью? Почему они должен им дышать? Почему должна дышать им Наташка? Нет, закрыть!
Но закрыть уже не получалось.
Витьку словно вырвало из маленького уютного мирка наружу — в большой, почти полностью забытый за полтора года мир. Ничего хорошего там не было.
Зато было полно непонятного, странного, не укладывающегося в голове.
Почему люди ведут себя так? Ведь не дураки же, как же могут не понимать простых вещей. Ведь в мире всё очень просто — теперь он знал это абсолютно точно. Что нужно человеку для счастья? Да фиг с ним, со счастьем — пусть этим поэты страдают. И подростки в период полового созревания. Человеку нужно спокойствие. Спокойствие и, как это там сказал Кулёк, — равновесие. Точно — именно равновесие. А для этого нужна нормальная, способная прокормить семью работа и, понятное дело, нужна сама эта семья. Чтоб было ради чего работать. Нужны дети, чтоб было для чего жить, иначе какой вообще смысл. Нужна жена, чтоб были эти самые дети, ради которых ты живёшь, которые только и делают осмысленным твоё существование.
Вот и всё. Остальное всё лирика, остальное от лукавого. Все эти шараханья, страсти эти идиотские, поиски чего-то сверхъестественного — всё это юношеский максимализм и эгоизм. Неужели это так трудно