Бокалы сдвинулись, раздался глухой звук.
— Вот-вот, — сказал Руслан, опрокидывая свой бокал. — Говорить вы умеете, а меня тогда не позвали.
— Ты что, Русик? — почти закричал Валентин. — Какая разница? Ты и так наш друг!
— Но кровь вы смешали втроём.
— Мы же дети были. Дети! Да и что бы изменилось?
— Не знаю, — задумчиво сказал Руслан. — Может, что и изменилось бы. Тоже ведь «не вместе». Эй, что с тобой?
Пашка покачнулся и еле успел схватиться за перила. Вечерний проспект, аллейка, лица друзей — всё исчезло в какой-то серой мгле. Мгла уплотнилась, начала вращаться, скручиваться в спираль. Резко кольнуло под лопаткой. Спираль вращалась всё сильнее и сильнее: казалось, голова сейчас просто лопнет. Наконец, когда мозг уже отказывался воспринимать эту дикую свистопляску, спираль прогнулась воронкой, лопнула, и на дне воронки на короткий миг мелькнула странная, тревожащая картинка.
Одинокий фонарь еле освещал исчезнувший десять лет назад сквер, отражаясь бликами от чугунной ограды набережной. Прямо на тёмном асфальте, недалеко от скорбно склонившегося айланта, лежали три мальчишеские фигурки. Лежали, не шевелясь, навзничь, вытянув вдоль неподвижных тел худые руки. Что- то с ними было не так, что-то странное, но что, Пашка разглядеть не успел. Ветер качнул айлант и отблеск фонаря упал на ещё одну фигурку. Точно такую же, но лежащую поодаль. Нет, чем-то она отличалась. Чем?! Картинка снова начала вращаться, и Павел из последних сил вновь бросил взгляд на три фигурки. А что это у них? Что…
— Тапа! Пашка! — пробился через туман резкий возглас. — Что с тобой?
Картинка ещё немного крутнулась по инерции, потом затянулась серым и растаяла. Перед глазами опять темнело вечернее грозненское небо, шумели клёны аллейки, и пыхтел потерявший «рога» троллейбус. И тревожно смотрели на него три пары почти одинаковых в темноте глаз.
— Нормально, — сказал Павел, никакой картинки он уже не помнил. — Крепкий у нас коньяк! Ане не говорите…
Айлант резко, словно с досады, дёрнул ветвями и снова ушёл в прошлое. Ячейки памяти замелькали быстрее и быстрее, сливаясь в стремительно разматывающийся клубок.
Ещё немного.
Глава 17
Следующую ячейку он чуть было не пропустил, лишь в последний момент остановив свой стремительный бег по прошлому. И не пожалел.
Двадцать два годовых кольца назад. 1989-й год по счёту людей. Давно.
К лету квартира изменилась до неузнаваемости.
Ещё недавно это была просто трехкомнатная клетка в новостройке на улице Лермонтова. Обычная клетка с неровными стенами, заклеенными аляпистыми обоями, с проваливающимся под ногами линолеумом и небрежно побеленным потолком. Сейчас в это трудно было поверить: квартира поражала аккуратностью, функциональностью и даже, пожалуй, некоторым шиком. Представить, что хозяин сотворил такое волшебство за какие-то два месяца, было ещё труднее.
— Ну ты даёшь, Муха! — очередной раз удивился Павел, осматривая сверкающую голубым кафелем ванную. — Фантастика!
Виктор старательно делал вид, что ничего особенного он не сделал и хвалить его не за что. Получалось не очень: самодовольная улыбка вылезала на лицо при каждой похвале. Вылезла и сейчас.
— Нет, правда, здорово! — повторил Павел, увидел довольное лицо друга и добавил: — А всё-таки диван тебе в ванную не впихнуть!
— Да пошёл ты! — ничуть не обиделся Виктор. — Я за Кульком не гонюсь, мне и здесь хорошо. Руки помыл? Тогда пошли к столу.
За столом царила та немного бестолковая атмосфера, когда формальная часть уже позади, и теперь всё идёт не как положено, а как выйдет. Сказаны заготовленные тосты, вручены подарки, повторены по несколько раз поздравления. Языки ещё не заплетаются, но лица разрумянились, глаза горят, и главные барьеры сняты. Разговоры становятся и бестолковей, и откровенней.
— А почему не налито? — дурашливо закричал Павел. — Новоселье продолжается — мы ещё за Мухину ванную не пили!
— Пили, — возразил Руслан.
— Тогда за туалет. Видали, какой у них сортир? Чёрный кафель и белый унитаз! Сказка! Мечта всей жизни!
— Вот бы и себе сделал такой! — расплылся в улыбке польщённый Виктор. — А то понаклеил на дверь винных этикеток и доволен.
— Зато интересно! Сидишь, смотришь, вспоминаешь и расслабляешься. Налили? Витя, Света, давайте выпьем за вашу замечательную квартиру и особенно за туалет! Пусть он всегда служит вам верой и правдой по своему прямому…. Ой!
— Правильно, Аня! — пробурчал с набитым ртом Руслан. Света засмеялась. — Ещё добавь!
Павел легко перехватил Анину руку в миллиметре от своего лба, поцеловал и демонстративно нахмурил брови.
— Что? Бить любимого, понимаешь, мужа — ты к чему женщину склоняешь? Руслан Салманович, я вызываю вас на дуэль! Слышишь? Нет, вы поглядите — он опять свинину лопает!
— Это кенгуряти… — привычно начал Руслан.
— Павел! — звонким голосом перебила его Ольга. — Давно хочу спросить — зачем ты всё время про свинину говоришь? Разве непонятно, что Руслану это обидно!
За столом повисла неловкая пауза. Все ещё по инерции улыбались, и только непривычно серьёзный сегодня Валентин смотрел на жену с пристальным интересом. Как в зоопарке.
— Оленька, — осторожно сказал Руслан, — ты ошибаешься. Какие могут быть обиды? Все прекрасно знают, что это не свинина и тем более не кенгурятина. Это просто дружеская шутка.
Ольга обвела всех взглядом безукоризненно зелёных глаз, о чём-то подумала и упрямо покачала головой.
— Всё равно! Нельзя, чтоб шутки затрагивали национальные особенности!
Валентин криво усмехнулся, Руслан вздохнул и выпил полный бокал воды. «Вот дура!» — шепнул Павел на ухо жене. Анна дёрнула его за ухо и шепнула в ответ: «Зато платье какое! И серьги!» «Платье! Не вижу! Вижу складки на животе», — возмутился Павел. Анна фыркнула. Пашка восторженно закатил глаза и опустил ей руку на бедро: «Зато у тебя…». Аня тихо засмеялась.
— Это вы надо мной? — спросила Ольга звенящим голосом. — Давайте тогда уж вслух!
Павел незаметно опустил руку ещё ниже, поднял голову и демонстративно вздохнул.
— Вслух, так вслух. Соседка у меня есть, баба Вера. Очень она любит порассуждать о национальных особенностях, никого не забудет. Сядет, бывало, на лавке и начинает. «Армяне, — говорит баба Вера, — самая вредная нация. Куда армян пролезет, там еврею делать нечего. Евреи самые жадные, они на родственницах женятся, чтоб золото сохранить. А горские евреи ещё и грязнули. Грузины только горло драть могут и вино пить. Кумыки ещё хуже, они баранов больше людей любят, ногайцы точно такие же. Азербайджанцам верить нельзя, обманут. Вредный народ. Немцы раньше у нас были, те ничего — работать любили. Но скупые — спасу нет! Поляки ещё были — вздорный народец. Чечены работать вообще не любят, им бы только воровать. Ингуши — те же чечены, только хитрее. От русских вообще один вред — лишь бы водку пить и везде свои порядки устраивать. Цыгане — те, как тараканы…» Так она часами могла.
За столом давно смеялись, и только зелёные глаза смотрела на Павла серьёзно и немного…брезгливо, что ли.
