Ответ последовал моментально. Незнакомый голос у самого уха спокойно произнес: «Ты умер, Петр». И только после долгой паузы, наполненной изумлением, осознанием, ужасом, тот же голос вдруг насмешливо добавил: «Ты умер бы от вливания, после семи дней невыносимых мучений».
Кухню залило волной реактивного гула, ветер засвистел, надул штору, с холодильника слетели какие-то бумажки, закружились. Хлопнула форточка. Петр Борисович обнаружил, что стоит в дверном проеме и держит тяжелый поднос. Рубашка под пиджаком мокрая, пот заливает глаза, от слабости дрожат колени.
– Ну, что с тобой случилось? – спросил старик, когда он вернулся наконец в кабинет.
– Ничего, – Кольт поставил поднос на венский стул, служивший журнальным столиком, и упал в кресло, – что могло случиться на кухне за десять минут?
– Тебя не было полчаса. Ты вернулся весь мокрый и бледный. Сварить кофе – не такая тяжелая работа, чтобы переутомиться и вспотеть. Мобильник у тебя выключен, телевизора и компьютера там нет, никаких плохих новостей ты узнать не мог.
– Сердце прихватило, – сказал Кольт, – я действительно переволновался сильно из-за тебя. Стало быть, ты совершенно не рад, что жив, что ноги задвигались?
– Не знаю. Ноги болят, раньше я их не чувствовал. К тому же, понимаешь, я соскучился по нескольким людям. Я их люблю и очень хотел бы повидать. Они там, а я остался здесь, с тобой.
Кольт вскинул голову, прищурился.
– Ты уверен, что там возможно кого-то повидать?
– Я это знаю.
– Откуда?
– Что ты хочешь услышать, Петр?
– Правду и только правду. Я прагматик и материалист.
– Сочувствую, – старик развел руками, – ничем помочь не могу. Ты кофе когда-нибудь нальешь? Он остыл уже.
– Да, извини, – Кольт спокойно разлил кофе по чашкам.
Руки и колени перестали дрожать, голова больше не болела и не кружилась. Он кинул в рот маленькое шоколадное печенье, прожевал и спросил:
– Когда ты отпустишь Соню?
– Я не держу ее, она может лететь в Вуду-Шамбальск хоть завтра. Но есть проблема. Я, хотя и начал передвигаться сам, но пока вряд ли могу обойтись без посторонней помощи. Капитану-сиделке больше доверять не стоит. Пускать сюда нового человека совсем не хочется.
– Не вижу проблемы. С тобой останется Савельев.
– Ни в коем случае. Савельев полетит с ней.
– С какой стати? Я дам ей отличную охрану.
– Савельев полетит с ней, – повторил старик, – а здесь, со мной, останется Зубов. Ты будешь приезжать.
Я уже не такой беспомощный, нет нужды в круглосуточном дежурстве.
– У них роман, что ли? – спросил Кольт небрежно.
– Молодец, – усмехнулся старик, – снизошел, небожитель, обратил свое державное внимание на простых смертных.
– У тебя обо мне какое-то пошлое, стереотипное представление. Ну, так что там у них?
– Роман. Только они сами пока об этом не догадываются.
– Он женат?
– Был. Развелся год назад. Ладно, это не наше дело. Ты вот лучше объясни, почему в тот день, когда у меня случился приступ, ты приехал так поздно?
– А ты бы хотел, чтобы я приехал раньше?
– Конечно. Что же тебя задержало?
– Переговоры с Тамерлановым.
– Вот это интересно. Давай рассказывай.
– Он предлагает вкладывать деньги в ПОЧЦ.
– Куда?
– В Партию общечеловеческих ценностей. Решил бороться за нравственность. На самом деле хочет иметь новое парламентское лобби.
Агапкин слушал, не перебивая. В конце рассказа Кольту удалось довольно живо описать, как странно, непроизвольно шевелилось лицо губернатора. Он даже попытался изобразить нечто в этом роде, сморщился, задвигал бровями, челюстями, надул щеки, энергично вытянул и втянул губы.
Старик резко одернул его.
– Прекрати! Никогда так больше не делай!
– Почему? Разве у меня плохо получается?
– У тебя получается слишком хорошо, – сказал старик, – это странно, потому что с тобой еще по- настоящему не работали.
Петр Борисович не услышал. Он смеялся. Маленький актерский этюд окончательно взбодрил и развеселил его. Физиономические метаморфозы, так напугавшие его во время переговоров, теперь казались уморительным и безобидным клоунским кривлянием, а то, что произошло на кухне, – результатом нервного переутомления, и только. Кольт смеялся, дергался от смеха, стал икать.
– Прекрати! – испуганно крикнул старик.
Кольт махнул рукой, засмеялся громче. Старик вцепился в подлокотники, медленно поднялся, держась за спинку кресла, за край письменного стола, сделал несколько шагов.
– Эй, ты куда? – давясь смехом, спросил Кольт.
Вид ковыляющего старика в черной шапочке и сине-белых кроссовках показался ему настолько потешным, что он чуть не задохнулся от смеха. Агапкин, пыхтя, добрался до буфета, налил воды в стакан и плеснул Кольту в лицо.
Петр Борисович вздрогнул, фыркнул, перестал смеяться, но продолжал икать. Старик вытер ему лицо платком, остаток воды насильно влил в рот и только после этого вернулся в кресло.
– Что ты себе позволяешь? – хрипло спросил Кольт.
– Плохо дело, Петр, – жестко произнес Агапкин. – Сколько времени ты проводишь в Интернете, читая гадости о самом себе?
– Да нисколько, я больше не занимаюсь этим.
– Врешь. Тебя тянет туда, каждый день, полчаса, а то и час, ты бродишь по виртуальному террариуму и даешь себя кусать разным ядовитым гадам. Это превратилось для тебя в тайный ритуал.
– Ерунда, просто я устал.
– Еще бы, конечно, устал. Ты, Петр, подсел на эту пакость. Они все рассчитали правильно. Многие годы ты старался держаться в тени. Скромником тебя не назовешь, скромник не сумел бы нажить такое состояние. Ты тщательно оберегаешь свою личную жизнь от посторонних глаз, хотя в ней нет ничего ужасного, ничего, что нужно скрывать. Ты относишься к своей репутации весьма трепетно. Тебе небезразлично мнение окружающих, оно волнует тебя, твоя самооценка чрезвычайно зависит от того, что о тебе говорят, пишут, думают. Хотя ты пытаешься это скрыть, играешь в независимость. Ты заглотнул их наживку, Петр.
– Что значит – заглотнул? – раздраженно перебил Кольт. – Ты понимаешь, какую ахинею несешь?
– Видишь, даже обсуждать неловко. А предпринимать что-либо совсем уж стыдно, недостойно умного, сильного, свободного человека. В итоге ты тихо, незаметно разрушаешься, не можешь ничего изменить и поделиться с кем-то своей тайной бедой. Ты с ней один на один. Падает, падает твоя самооценка, ты становишься все уязвимей. У тебя то депрессия, то истерика. Ты теряешь себя, рискуешь превратиться в марионетку вроде Тамерланова.
– Так и знал, что скажешь это, – Кольт оскалился, – только я не верю. Ну да, я изредка почитываю ради смеха всякие глупости о себе, в этом нет никакой патологии, ничего страшного со мной не случится. Никто меня не кусает, гипнозу я не подвергаюсь, пью мало и только хороший коньяк. Я в полном порядке и хочу получить свою дозу как можно скорее.
