Бенедикт поцеловал ее руку.
– Знаешь, ведь ты могла полюбить другого мужчину и рожать от него детей. А я… я уверен, что у меня не могло бы быть детей ни с кем другим, кроме тебя.
Наверное, нужно было сказать ему, что это все глупости, но Аннабелл и не собиралась этого делать. Лучше она постарается навсегда запомнить эти мгновения.
– Вижу, Ренни прислал мне открытку, – сказала она смеясь. – Эксклюзив: три отпечатка – два розовых и один синий…
– Если бы ты знала, чего нам это стоило! Сколько вещей мы перепортили! – расхохотался Бенедикт. – Лиззи Томлинсон даже грозилась уйти от нас, когда увидела все это безобразие. Она, видимо, решила, что у меня совсем крыша поехала от счастья. Но, слава богу, Эдди упросил ее остаться.
– Может, она решила, что не рассчитала силы, согласившись работать у нас? – рассмеялась Аннабелл.
– Ну, может… Хотя она ведь всегда знала, что мы мечтаем о том, чтобы в нашей семье было много детей.
– Да, но ведь в семье должны быть еще и взрослые, а судя по твоим рассказам…
– Ну да, мне вдруг захотелось вспомнить детство. Вернее, наверстать упущенное, потому что в детстве я не имел обыкновения портить столько хороших вещей за один раз.
– Думаю, это только потому, что у вас не было такого количества хороших вещей, – подшучивала над ним Аннабелл.
– И, слава богу! К тому же у меня не было такой фантазии, как у Эдварда.
– Так это Эдвард научил тебя?
– Да. Он вообще очень многому меня научил и еще продолжает учить. Впрочем, мы ведь сразу нашли с ним общий язык.
– И все же, как вам удалось успокоить Лиззи после всего этого?
– Ну, она хоть и помешана на порядке, но все же слишком сильно нас любит. И понимает, что тебе одной с нами приходится очень нелегко. Так что она не смогла бы оставить тебя одну, ухаживать за близняшками.
Скоро новорожденные проснутся, и потребуют есть, подумала Аннабелл. Но пока у нее оставалось еще немного времени для того, чтобы показать их отцу, как сильно она его любит. И она нежно прижалась губами к его губам.
Разве не об этом она мечтала всю свою сознательную жизнь? Наверное, сейчас, когда все страдания остались в прошлом, им с Бенедиктом должно было бы быть мучительно обидно за те потерянные пять лет, что они провели вдали друг от друга. Должно было бы быть обидно за Эдварда, который целых пять лет рос без отца. Но ведь именно благодаря этому теперь они все умеют ценить настоящее счастье. Потому что выстраданное счастье – вдвойне счастье.
