я предпочту – и предпочел – цинизм, но цинизмом можно только пробавляться, им нельзя прожить, понимаешь? Не дает цинизм хлеба насущного на день сей, не дает… И цинизм – не хлеб. Понимаешь?
– Мне кажется, ты споришь не со мной, а с кем-то, с кем не доспорил раньше. Ведь я понимаю…
– Понимаешь ты!.. Новые родственники появились? Новая верность, да? Замечательно! А потом будет еще более новая – как это нет? Обязательно! Где эти твои мексиканские индейцы – тольтеки, ольтеки?
– Ольмеки.
– Забыты?.. Верность одна, сын, она или есть, или нет.
– Знаешь, папа…
– Знаю! Знаю, я тут не пример. Я уехал… убежал, да! Между прочим, и для тебя, чтобы ты, чистый, честный, никого и ничего не предававший, мог сейчас усмехнуться – перед тем как предать!
– Я не усмехаюсь… И я никому не давал клятв верности.
– Давал!.. Не знаешь. Кровь твоя давала, душа твоя клялась… Не слышишь, молод. Но я – слышу, я знаю. Я, циник, предатель и чилийский гражданин. Но дела свои, как ты мог заметить, веду в России, хотя там труднее и риски больше. А я ведь тоже клятв не давал. Бумажку одну мерзкую подписал, но не в ней дело…
– Какую бумажку? Ты не рассказывал.
– Согласие сотрудничать с ГБ. Почему? Испугался. И было чего… Тебе знакомо чувство бессилия? Когда вся твоя жизнь – в чужих бесцеремонных руках, а ты ничего не можешь сделать, ничего!.. Надеюсь, что не знакомо.
– Так ты хочешь, чтобы я его испытал?
– Дур-рак!.. Эх, ты…
– Извини, я не хотел тебя обидеть.
– Не хотел, не хотел… А что ты хотел для меня? Я, вообще-то, в твои расчеты и высокие планы жертвенного служения хоть каким-нибудь бочком вписываюсь? Или как? У меня, видишь ли, идиотская привычка сложилась хоть в полгода раз тебя видеть. У меня, как на грех, больше-то никого нет…
– Папа, ну ты же знаешь, я люблю тебя.
– Спаси-ибо! Утешил, как есть утешил. Пьеска такая есть, «Утешение № 3». Ну чего теперь еще. Всё в порядке. Ай лав ю – и пошли титры. И ты свободен, и можешь уйти за твою колючую проволоку, или за стену, из-за которой уже не выпускают. А я, старый, жалкий трус, я, видишь ли, туда не пойду, даже в вашем изолирующем скафандре, да и не пустят: с какой стати, я же не ученый… Ты – знаешь что… ты, может, как-нибудь так, слегка… убей меня перед уходом – тебе это там не повредит, там судов нет, там все уже и так приговорены…
– Отец, не ерничай и ты.
– Нет, я серьезно… Я, конечно, и сам смогу, но мне бы так было как-то спокойнее и… и… теплее, что ли…
– П-перестань! Я… я не хочу больше об этом говорить.
Странно, но в том будущем, которое так стремится к всеобщей унификации, к сглаживанию особенностей, к единым и универсальным протоколам, именно те, у кого на лбу написано «я – как все», окажутся неконкурентоспособными, исчезнут в массе; а не исчезнут как раз отличающиеся. Непохожесть, неповторимость, истинная оригинальность станет единственным пропуском в духовное существование, уже стала… Что? Что у них есть такого, чего нет у других? Чем выделяются? Художественным чутьем – да, многие. Легким отношением к жизни и смерти – большинство. Воровством – все. Это ли основа вечной жизни?.. Что же еще у них есть? Доброта – и жестокость. Изобретательность – и лень. Стремление к радости – и отсутствие инстинкта цели. Быстро схватывают и плохо учат. Горячо начинают и рано устают. Всё ненадежно. Это не скала и даже не глина, это – может быть, золотой, но – песок. Что на нем построишь? Его только добывать и обменивать на то, что построили другие, на другой земле…
– Юрий Филиппович…
– А-а!..
– Я вас напугал? Ай-яй-яй, вы о чем-то задумались, а я вошел не постучав…
– Я з-за-за…
– Закричите? Нежелательно, но если это вас успокоит, то пожалуйста. Ведь нас некому услышать. А нежелательно это потому, что вы вгоните себя в истерику.
– Я и т-т-так…
– Да, есть немного. Это беда людей с чрезмерно живым воображением, которым они не способны управлять. Но пока вы еще в состоянии слушать, послушайте. Как видите, избежать встречи со мной, спрятаться от меня вам не удалось; тут нужны навыки, у вас их нет. Заметьте это себе.
– 3-за-за-а…
– Зачем я пришел? Затем, чтобы попрощаться.
– 3-зачем вы з-залезали в паре? Мало убить – нужно еще з-залезть в душу?
– A-а, вы об этом. Как говорят у вас в Америке, ничего личного, только бизнес. Видите ли, недооценив поначалу воровскую квалификацию аборигенов, я сделал выводы и постарался не допустить повторения. Мне нужен был абсолютно надежный мобильный сейф, и душа вашего приятеля оказалась идеальным хранилищем, а вы – идеальным переносчиком. Как вы полагаете, у меня будут какие-нибудь неприятности с его акуаку?
– Н-надеюсь, что будут!
– О, да вы способны на ненависть! Ну, тогда вы небезнадежны. Может, еще повзрослеете. У вас есть такой шанс, поскольку, на ваше счастье, я не являюсь сотрудником спецслужб… Вам, кстати, не приходилось встречаться?
– Нет. Но я с-сталкивался с незаметной, неожиданно выползающей неизвестно откуда опасностью…
– Со змеями, вы хотите сказать? А змеи обычно не нападают на людей, если люди их не потревожат.
– Их нельзя не потревожить. Территорию, на которой они вылупились, они считают своей. И всё живое на ней их привлекает и тревожит. Пока оно живое.
– Змеи точно так же нужны для сохранения равновесия в природе.
– Когда видишь змею, об этом не думаешь. И кое-где они так расплодились, что уже бросаются друг на друга. А это признак нарушенного равновесия.
– Вам виднее, я не серпентолог. Я просто исследователь, который согласился выполнить некое деликатное поручение…
– Зачем?
– Я говорил, вы забыли. Я считаю это направление разработок неизбежным и жизненно важным. Это та же бомба, на взрывателе которой уже почти век балансирует мир. Надо сохранять баланс. Поэтому информация, которую волею случая вы получили, представляет для вас серьезную опасность. И при разглашении этой информации – а оно равно неприятно для всех! – вскрытие немедленно покажет, что вы здесь заразились неизлечимой болезнью, которая и привела…
– Мне сделаны прививки от всего на свете.
– И от обрезка трубы?.. Впрочем, не обязательно. Возможна изоляция. Скажем, пожизненная. Хотя труба все же вероятнее. Но вы ведь человек идеи. Так в чем идея вашего самопожертвования?
– Я всё расскажу, все узнают, и вас… их – остановят. И остров будет жить.
– Вы, однако, успели прочитать много русских сказок… Вы, вообще-то, знаете, что остров ждет гостей?
– Знаю! И знаю, какие гостинцы они везут. Новые чуписты готовы снова…
– Ой, Юрий Филиппович, это несерьезно. Конфетки, жвачки, сигаретки – да, используют, но только для пробных, пилотных экспериментов. Нет, сюда идет с официальным дружеским визитом один дружелюбный авианосец. Он не дойдет. По метеоусловиям. Но с его палубы поднимется своеобразно оборудованный самолет, чтобы официально и дружески облететь Зону и часть острова. Вот эту, где мы сейчас находимся. Облетит, немного полетает над ней – и улетит. И корабль уплывет: визит завершен.
– И все… – на месте? Мгновенно?
