привезет!
Ох, не вовремя обнаружилось, что без электричества научные открытия столь же бесполезны как кухонная плита! Кстати, если Светка не простит меня и не начнет снова кормить, то недолго и заворот кишок заработать, на одних-то яйцах. Эх, нет в жизни счастья…
С другой стороны, у меня в активе три заветных желания!
В печи весело затрещали дрова, и вскоре из кухни потянуло жареной рыбой. Странно: об исполнении желаний авансом мы, вроде бы, не договаривались. Тем более оптом…
Владимир Венгловский
Досчитать до ста
Рассказ
– Что такое жизнь? – спросил Абсолют.
– Жизнь – это жизнь, – ответил Бродяга. Абсолют некоторое время помолчал. В возникшей тишине холодный ветер шелестел по каменным плитам колючими песчинками.
– Интересные вы существа, люди. Может быть, я еще поговорю с тобой. В следующий раз.
Монах Ич из храма Ожидающих неподвижно сидел в зале Часов. Его худые ноги переплетались в позе преклонения перед великим Временем. Руки обнимали внутреннюю вселенную. По гладко выбритому черепу монаха от левой части лба к правой части затылка, словно разделяя голову пополам, пролегала татуировка в виде штриха – знак запретного числа.
Ич ждал. Сквозь полуприкрытые веки он наблюдал за кучей круглых отполированных камней, покоившихся в центре зала.
Вдруг в вышине раздался едва слышимый щелчок. Затем что-то покатилось по длинному незаметному желобу под потолком и – хлоп! – подняв облачко пыли, на пол свалился очередной камень. Монах встал, поклонился, подошел к испещренной надписями стене и выцарапал на рыхлом камне новое число, продолжив длинный ряд:
«99».
До Очищения оставался еще один цикл.
– Как тебя зовут? – спросил Жаб.
– Не знаю. Нигде не нашел своего имени, – ответил я.
– Тогда я буду звать тебя Бродягой, – вздохнул Жаб.
Он достал из заплечной сумки черствую лепешку, разломил пополам и протянул мне половинку. Голод? Я давно перестал его чувствовать под палящим солнцем равнины. Осталась только жажда и глоток воды во фляге. И дневные переходы от источника к источнику, так как после захода солнца идти нельзя. Темными ночами надо сидеть около костра и следить за тем, чтобы не погасло спасительное пламя.
– Далеко ты забрался, – Жаб отлепил от ноги перекати-поле и бросил вниз.
Ветер легко подхватил коричневый шарик, и тот полетел, шебурша засохшими семенами.
– Далеко, – согласился я.
Твердая лепешка раскусывалась с трудом. Я настороженно поглядывал на Жаба – не предложит ли еще. Но Жаб только сидел на самом краю утеса, весело болтал ногами и самозабвенно жевал, затолкав сухарь за зеленую щеку.
– А куда ты направляешься? – наконец спросил он.
– Туда, – кивнул я в сторону Недостижимых гор.
Красная стрелка прибора на моей руке призывно мигала.
Жаб удивленно присвистнул.
– Да… – сказал он. – Далековато. А зачем?
Я пожал плечами.
– Отлично! Тогда пойдем вместе, – сказал Жаб и едва не спрыгнул с утеса. Я успел схватить его за складку кожи на толстой шее.
– Спасибо… – продолжил Жаб, отряхиваясь. – Видишь ли… У меня был один соплеменник. Как это по- вашему?.. Мудрец, вот. Так он говорил: «Главное – знать, куда плывет весной рыба».
Недостижимые горы скрывались на горизонте за туманной дымкой. По разогретой солнцем земле молниями пробегали извилистые трещины. Чахлые кустики робко тянули к небу сухие ветки, вспоминая прошедший сезон весенних дождей.
– Надо успеть до вашего Очищения, – произнес Жаб. – Хочешь еще лепешку?
– Спасибо, не надо. А ты… Ты знаешь, когда очистишься?
– Нет, – сказал Жаб. – Очищение не происходит у моего народа.
– Значит, неизвестно, когда ты вновь родишься? – удивился я.
– Я даже не знаю, когда я умру, – негромко сказал Жаб и начал спускаться с утеса. – Хотя это произойдет очень скоро.
– Почему?
Жаб остановился и оглянулся.
– Мы живем недолго, – сказал он, – но очень интересно. А ты вытри руки.
– К вам, зеленокожим, нельзя прикасаться?
– Ага! – ухмыльнулся Жаб. – Говорят, что мы ядовитые.
Я принялся лихорадочно тереть ладони.
Жаб засмеялся – скрипуче, глухо заперхал и пошел дальше, оставляя в нагретом песке большие трехпалые следы.
Мы познакомились сегодня утром…
…– Черт! – нога угодила во что-то липкое, и я едва не упал.
Всю землю впереди покрывала огромная ловчая сеть. Сквозь крошечные белые цветы блестели нити паутины.
Я рванулся сильнее.
– Не советую, – сказал паутинный кокон, лежащий неподалеку, – только больше запутаешься.
Сквозь прореху в коконе проглядывал большой желтый любопытный глаз.
– Лучше приготовься драться – он сейчас выползет.
В метрах двадцати от меня из норы появились длинные лапы и ощупали паутину.
– Вот черт, – повторил я.
Паутинники – хищники равнины. Одни из многих. Но у них есть еще другое имя, данное зеленым народцем.
Смерть.
Рука сама потянулась к висящему за спиной мечу. На солнце сверкнуло длинное лезвие.
– Да ты у нас прямо оса с жалом, – произнес кокон. – Ну-ну.
Я взмахнул мечом. Растаяли в воздухе опутавшие ноги лоскутки паутины. Еще взмах – острое лезвие рассекло кокон. От края до края.
– Эй! Поосторожнее! – из паутины появилась ухмыляющаяся физиономия существа из зеленого народца. – Можешь называть меня Жабом, незнакомец.
Паутинник выполз из норы. Огромное розовое тело, покрытое тонкими волосками, вздрагивало под яркими солнечными лучами. Безглазая морда хищника сопела в нашу сторону. С торчащих клыков капала мутная жидкость и впитывалась в песок.
Слюна? Яд?
– Он что – слепой? – прошептал я.
Передняя лапа паутинника дернулась.
– Ага, – радостно сообщил Жаб, – но добычу находит очень даже легко… И быстро. Я очень ловкий – он меня совсем чуть-чуть укусил… Но нога все равно не сгибается.
Паутинник, перебирая лапами, побежал в нашу сторону.
Топ-топ-топ.
– Беги, – тихо сказал Жаб.
Я присел.
– Залезай. Быстрее!
Зеленокожий вскочил и уцепился за мою куртку. Я побежал. Позади слышался топот – зверь