Катынский лабиринт

перевозкам, что ему действительно нужен помощник, но с моими документами идти в отдел кадров безнадежно. Попытаемся, как он сказал, обойти кадровика…

Человек, который протянул мне руку помощи, был Борис Георгиевич Меньшагин».

Из воспоминаний Григория Кравчика

«…начальником города был назначен немцами адвокат Меньшагин Б. Г., впоследствии ушедший вместе с ними. предатель, пользовавшийся особым доверием у немецкого командования и в частности у коменданта Смоленска фон Швеца».

Сборник сообщений ЧГК. М., 1946.

«Попав после американцев в Карловы Вары, он пошел к себе домой, но застал один разгром с распахнутыми дверями.[185] Тогда он пошел в дом священника, у него застал то же. Он решил, что большевики посадили его женщин. Достал веревку и пошел наверх в горы в лес, чтобы повеситься. Но когда он пристраивался, его спугнул пожилой мужчина с повязкой (советские давали разного цвета повязки на рукава) местного жителя, который стал его убеждать, что так делать не надо. Он тогда решил, что, значит, не судьба, и, чтобы облегчить участь своих родственников, добровольно явился в комендатуру».

Из письма Ирины Корсунской (1985)

«Осужденный Меньшагин за весь период нахождения в местах заключения по материалам личного дела характеризуется с положительной стороны.

В учреждении ОД-1/ст-2 г. Владимира содержится с 30 сентября 1951 года. За весь период содержания в учреждении также зарекомендовал себя в основном с положительной стороны.

Ранее предоставлялась возможность трудиться, к работе относился добросовестно. В настоящее время из-за отсутствия возможности на работу не выводится. Иногда требует к себе особых условий содержания. Были случаи необоснованного отказа от приема пищи. В поведении с администрацией и сокамерниками высокомерен».

Из тюремной характеристики (1970)

«Одиноким себя не чувствую и вообще считаю, что жаловаться на проведенную мною жизнь было бы грешно. Я обладал хорошей памятью, получил довольно много знаний в различных областях гуманитарной науки, все члены семьи меня любили, и в армии в 1919–1927 гг. и потом на судебной работе я чувствовал себя на своем месте и успешно выполнял свою работу. Не всякий сможет поставить себе в актив спасение от смерти 11 человек с риском для себя, не считая случаев замены смертной казни без такого риска: да и возвращение нескольким тысячам людей свободы, в т. ч. в годы войны более 3 тыс… всегда приносило мне радость. Что же касается несчастий, то редкий человек может избежать их…»

Из письма Б. Г. Меньшагина (1980)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перед автором, взявшимся писать о Катыни, неизбежно встает простой вопрос: зачем? Зачем Сталин убил пленных?

Западные исследователи (а до недавних пор только они и могли всерьез обсуждать проблему) убедительного ответа не находят. Все попытки понять мотивы обычно заканчиваются предположением, что руководство НКВД неверно истолковало приказ о ликвидации лагерей: Сталин, мол, вовсе не имел в виду казнить поляков, это подчиненные перестарались. Как тут не вспомнить Райхмана с его афоризмом «ликвидацию можно понимать двояко»! Да ведь и в документах НКВД нигде не сказано «расстрел» — везде эвфемизмы типа «разгрузка лагерей» и «передать на ОСО». Так, может, и Берия не собирался расстреливать? Совершенно очевидно, что эта гипотеза заводит в новый тупик. Поневоле задумаешься: уж не в недрах ли НКВД родилась сама эта идея «Нюрнберга наоборот» (там был виноват автор преступных приказов, здесь — исполнитель)?

Вспоминают также, что в Тегеране, когда зашла речь о том, как поступить после победы с германской армией, Сталин предложил попросту расстрелять 50 тысяч немецких офицеров без суда и следствия, чем поверг в крайнее замешательство своих западных визави. Но и этот эпизод, бесспорно красноречивый, ничего не объясняет, а лишь доказывает, что Сталин мог отдать приказ о расстрелах. Но разве в этом кто-нибудь сомневается?

Боюсь, мы не выберемся из этой трясины мелкой факто-лоши, если не найдем некий новый уровень обобщения. В конце концов, сталинизм иррационален, а раз так, то не следует ли признать Катынь (равно как и весь сталинский террор) немотивированным убийством?

Впрочем, вот еще одна не лишенная резонов догадка. Войтех Мастны в книге «Путь России к холодной войне», повторив уже известный нам тезис о том. что Сталина «неправильно поняли, пишет, что ключ к катынскому преступлению «можно найти в его совпадении по времени с жалобами нацистов на то, что русские предоставляли убежище польским офицерам со скрытой целью. Но если сталинские головорезы убили поляков, чтобы снискать расположение Гитлера к Сталину, который тогда изо всех сил добивался этого, то Берлин не был информирован о сделанном».

Всякий раз, когда речь заходит о контактах между НКВД и гестапо, разговор ограничивается упоминанием встреч невысокого уровня, да и то гипотетических. Но если внимательно посмотреть протокольные сообщения о визите Молотова в Берлин, обнаружится, что в составе советской делегации был не указанный в списке сопровождающих лиц заместитель Берии Меркулов («Правда» от 14.11.1940) — и тогда понятно, почему среди встречавших находился Гиммлер, а среди провожавших — его заместитель Далюге. Напомню, что советско-германские соглашения 1939 года включали, кроме всего прочего, и секретный дополнительный протокол о пресечении польской агитации, а в нем фразу о взаимных консультациях.

Так что оговорка Мастного, что катынская акция должного эффекта в Берлине не возымела, так как немцы о ней ничего не узнали, все-таки не вполне корректна: не знала мелкая сошка вроде Словенчика, а Гитлер?

Ну а тот факт, что немцы молчали аж до 1943 года, как раз поддается объяснению. Во-первых, это слишком серьезный козырь, важно было не продешевить. Во-вторых, для большей убедительности следовало обнаружить само захоронение — дружба дружбой, а все же вряд ли Меркулов назвал точные места казни. И вот уж тут нельзя не поразиться, до какой степени вовремя были найдены могилы. Ведь это произошло после Сталинграда, когда воюющие стороны достигли равновесия и исход войны был совершенно непредсказуем. Гитлеру во что бы то ни стало нужно было изменить баланс сил в свою пользу, а для этого прежде всего осложнить отношения СССР с союзниками, предотвратить возможное открытие второго фронта в Европе.

Менее актуальной была задача инспирировать разрыв между Москвой и польским правительством в изгнании, и вот почему.

Катынь была не причиной, а лишь формальным предлогом советского демарша — подлинная же причина состоит в том, что Сталин к тому времени уже решил польский вопрос по-своему. Дипломатические отношения были прерваны в ночь с 25 на 26 апреля, а 8 мая объявлено о формировании на территории СССР дивизии имени Костюшко под эгидой Союза польских патриотов — прообраза будущего сталинистского правительства Польши, причем в сообщении сказано, что «формирование этой дивизии уже начато». Ясно, что замысел разрубить таким образом советско-польский Гордиев узел созрел до, а не после катынской сенсации. Вот почему Сталин не внял уговорам союзников, фарисейски ссылаясь на мнение своих «коллег» и на «общественное мнение».

«Премьер Сталин премьеру Черчиллю, лично и строго секретно. Кремль, 25