обрезанными нитями. Его трясло от неуемных, как рвота, рыданий. Он почти не заметил, как поэт подошел к нему, склонился и обнял. Маати держался за его широкие плечи и плакал в бурые складки его одеяния, пока тот укачивал его и шептал: прости, прости, прости…
Казалось, это будет тянуться вечно, подобно тому, как река боли может течь сквозь него и никогда не иссякнуть. Однако вышло иначе: спустя некоторое время усталость его успокоила. Маати сел рядом с наставником у перевернутого стола. Огонь успел прогореть — угли, сияющие золотым и алым, еще держали форму поленьев, которыми когда-то были.
— Что ж, — произнес наконец Маати. Его голос звучал глухо. — Я выставил себя ослом, да?
Хешай-кво хмыкнул, узнав собственные слова. Маати неожиданно для себя улыбнулся.
— Для первого раза неплохо, — ответил Хешай-кво. — Со временем научишься. Я ведь не хотел этого говорить. Приплетать сюда Лиат-кя. Просто это дело… с ниппуанкой… если бы я как следует постарался в тот, самый первый раз, когда задумывал Бессемянного, этого бы не произошло. Я не хочу ничего усугублять. Хочу, чтобы все закончилось.
— Я знаю, — сказал Маати.
Некоторое время они сидели молча. Угли в очаге посерели и рассыпались в пепел.
— Говорят, не забываются лишь первая любовь и первая любовница. А если это одна женщина, то и подавно…
— Одна, — проронил Маати.
— Да. И со мной было так же, — сказал Хешай. — Ее звали Ариат Миу. Прекрасней голоса, чем у нее, я в жизни не слышал. Что с ней стало, не знаю.
Маати наклонился к Хешаю и обнял его за плечи. Какое-то время они так и сидели, как два собутыльника. Хешай кивнул, словно в ответ Маати, потом глубоко вздохнул и выдохнул сквозь зубы.
— Что же, надо бы здесь прибраться, пока слуги не увидели. Подбрось дров, ладно? А я зажгу свечи. Темнеть стало раненько…
— Сейчас, Хешай-кво, — ответил Маати.
— Послушай, — окликнул его Хешай. — Ты ведь знаешь, что я никому не расскажу, правда?
Маати принял утвердительную позу. В тусклом свете было не разобрать, заметил ли ее поэт, поэтому юноша опустил руки и сказал в темноту:
— Спасибо.
Они неспешно брели по улице — быстрее раны Лиат не позволяли. Один наемник открывал шествие, второй — замыкал, а Ота двигался рядом. Поначалу, у хайских дворцов, он обнял ее за талию, думая поддержать, однако ее рука, плечо и ребра слишком болели. Как ни странно, Ота даже обрадовался: теперь он мог пристальнее следить за проулками и подворотнями, крышами, тележками торговцев и печами огнедержцев.
В воздухе пахло дымом от сотен очагов. Густая, стылая мгла, слишком плотная для тумана и невесомая для дождя, покрыла влагой камни мостовой и стены домов. Под толстой безразмерной накидкой Лиат могла сойти за кого угодно. Ота поймал себя на том, что разминает руки, словно готовясь к нападению. Однако все обошлось.
У двери опустевшего дома Амат на краю веселого квартала Лиат дала знак остановиться. Охранники нетерпеливо посмотрели на Оту, потом переглянулись, но послушались.
— Тебе нехорошо? — спросил Ота, наклоняясь к глубокому капюшону Лиат. — Я могу принести воды…
— Нет, — ответила она. И добавила: — Тани, я не хочу туда.
— Куда? — спросил он, касаясь перебинтованной руки.
— К Амат Кяан. Я так сплоховала… Вряд ли ей захочется меня видеть. И вообще…
— Милая, — перебил Ота. — С ней ты будешь в безопасности. Пока мы не узнаем, что…
Лиат заглянула ему в лицо. Ее взгляд выражал страх и нетерпение.
— Я же не сказала, что не пойду, — объяснила она. — Я сказала, что не хочу идти.
Ота наклонился к ней и нежно поцеловал в губы. Лиат приобняла его здоровой рукой.
— Не оставляй меня, — сказала она чуть слышно.
— Куда я денусь? — отшутился он, за нежным тоном пряча вопрос. Лиат, такая маленькая и смелая, улыбнулась и кивнула. Весь остаток пути она продержала его за руку.
В веселом квартале не бывало по-настоящему тихих ночей. Фонари отбрасывали на стены домов пляшущие отсветы, из дверей заведений лилась музыка: флейты и барабаны, рожки и голоса. По дороге им дважды встречались дома с балконами, где замерзшие полуодетые проститутки зазывно висели на перилах, точно туши в мясницкой. Все состояние Сарайкета, богатейшего из городов юга, текло по этим улицам, захлестывая и увлекая с собой. Ота, против ожидаемого, не почувствовал в себе ни вожделения, ни неприязни.
Наконец они приблизились к дому утех Амат, прошли обитые железом ворота в высокой каменной стене, миновали жалкий садик, что отделял основную часть от кухни, и очутились в общей комнате черной половины. Там все бурлило от суеты. Рыжеволосая Митат помогала хозяйке раскладывать на столах свитки и документы. За ними, нетерпеливо покусывая ноготь, ходила Мадж. Когда охранники отправились вглубь дома, приветствуя товарищей, Ота заметил двух юношей — одного в одеждах Дома Янаани, другого — со знаком таможенной службы гавани. Те выжидательно переминались с ноги на ногу. «Посланцы, — сказал себе Ота. — Значит, что-то произошло».
Припомнилось: «Амат ближе к правде, чем ей кажется. Времени осталось мало».
— Лиат-кя, — произнесла Амат, приветственно поднимая ладонь. — Подойди-ка. Я хочу тебя кое о чем спросить.
Лиат вышла вперед, Ота — за ней. Глаза Амат сияли каким-то торжеством. Она ласково обняла Лиат, и та в ответ обхватила ее здоровой рукой. Ота заметил, что девушка вот-вот расплачется.
— Прости, — сказала Амат. — Я думала, тебе ничто не угрожает. А сделать надо было так много, что… Я недооценила ситуацию. Нужно было тебя предупредить.
— Почтеннейшая наставница, — начала Лиат и не смогла договорить. Улыбка Амат согревала, как летнее солнце.
— Мадж ты, конечно, помнишь. Это Митат, а вон тот громила у стены — Ториш Вайт, начальник моей стражи.
В этот миг Мадж заговорила, но не на своем наречии, а по-хайятски. Несмотря на сильный акцент, Ота разобрал слова:
— Не думай видеть тебя снова.
Улыбка Лиат приугасла.
— Ты очень хорошо говоришь, Мадж-тя.
— Я здесь жду недели, — холодно отозвалась Мадж. — Что я еще делай?
Амат оглянулась. Ота заметил, как женщина по имени Митат встретилась с ней глазами, потом перевела взгляд на островитянку и потупилась. В воздухе повисло напряжение, от которого умолкли все. Даже посланцы перестали переминаться с ноги на ногу и уставились на них.
— Она пришла помочь, — сказала Амат.
— Она пришла, потому что ты ее позвать, — возразила Мадж. — Потому, что ты ей нужна.
— Мы все друг другу нужны, — повелительно сказала Амат и выпрямилась во весь рост. Казалось, она заполнила собой комнату. — Я попросила ее придти. У нас есть почти все, что необходимо. Без нее нам не справиться.
Мадж медленно отвернулась от Амат и приняла позу приветствия — совсем по-детски, неловко. Ота заметил румянец на ее бледных щеках и все понял. Островитянка была пьяна. Амат подвела Лиат к столу и засыпала вопросами о датах поставок и документах на ввоз, о том, что и когда Вилсин и Ошай говорили друг другу. Ота сел на скамью неподалеку, чтобы можно было слышать их разговор, видеть лица и притом не сойти за участника допроса.
На миг ему показалось, будто он стал невидимкой. Накал и воодушевление, отчаяние и сдержанная ярость кипели вокруг него, словно в спектакле, где он был единственным зрителем. Он видел все это извне. Вдруг Ота ненароком поймал взгляд островитянки, и та улыбнулась ему и кивнула. Ота угадал этот знак без
