шлеме и яркая женщина, с мольбой глядящая ему в глаза. Попугаи на пальмах, обезьяны...
Чужая тоска, чужие страсти. Дешевые, словно грим. И вот эта музыка, рожденная где-то далеко для других людей, для других печалей и радостей... Почему она здесь? Почему люди движутся в такт ей, повинуясь словно приказу? Хорошо это или плохо?
Подумать бы на досуге. По когда он будет, этот досуг?
Выбравшись из танцзала, Каиров свернул под лестницу и увидел, что дверь в библиотеку приоткрыта. Он вошел. Роксан сидел по одну сторону перегородки, Татьяна — по другую. Роксан встал, он был обязан встать при появлении полковника. Спросил:
— Вам нравится наш джаз?
Татьяна смотрела настороженно.
— Я достаточно стар, чтобы любить такую музыку, — ворчливо ответил Каиров и посмотрел на Роксана неприветливо.
Роксан все-таки смутился, но виду не подал:
— Предпочитаете симфонии?
— Марши. Они напоминают мне дни моей молодости. — Каиров повернулся к Татьяне: — У меня к вам одна просьба. Не могли бы вы дать мне почитать «Казаков» Льва Толстого?
— Книга на руках. Ой, надо напомнить Жану, чтоб вернул. Он всегда так: возьмет и держит месяцами.
Каиров вздохнул, бросил взгляд на стул, однако не сел. Сказал:
— Так уж и месяцами! Может, человек и взял ее совсем недавно.
— У меня отличная память. — Татьяна порылась в картотеке. Вынула абонементную книжку. — Смотрите, четырнадцатого марта. Он тогда еще просидел здесь чуть ли не весь вечер. Анекдоты глупые рассказывал.
— На нет и суда нет, — развел руками Каиров.
— Возьмите что-нибудь другое, — предложила Татьяна.
— Только из классиков.
— Есть Горький, рассказы.
— Это можно.
...Когда Каиров проходил мимо столика дежурного администратора, услышал голос Сованкова:
— Добрый вечер, товарищ полковник. Как жизнь?
Каирову нравился этот однорукий мужчина, по-житейски мудрый, приветливый. Он остановился, пожал ему руку. Откровенно сказал:
— День суматошный выдался. А годы уж не те.
— Старость не радость, — грустно согласился администратор. — Жизнь пролетает быстрее, чем сон.
— Сны бывают долгие.
— Есть люди, которые не видят снов.
— Есть. — Каиров хотел было продолжить путь, но вдруг спросил: — Вы хорошо знали майора Сизова?
— На нашей работе трудно сказать: хорошо, плохо. Скорее, поверхностно. Фамилия, имя. Номер комнаты, в которой живет... Ну и еще... В какое время уходит, в какое возвращается.
— Когда видели Сизова в последний раз, не помните?
— Очень хорошо помню. В тот самый вечер, четырнадцатого. Уходя из гостиницы, Сизов положил на этот столик ключ. И можно сказать, мне доложил. Говорит: «Петр Евдокимович, если будут звонить из штаба, вернусь после двенадцати. С Мишей Роксаном к девочкам смотаемся...»
Ночь
— Страшно, — сказала Татьяна. — Сегодня останешься у меня.
— Раньше ты не позволяла мне этого, — спокойно ответил Роксан.
— В твоих словах я не слышу радости.
— В пять часов утра я выезжаю в Сочи за продуктами.
— Нельзя отменить поездку?
— Приказ может отменить лишь старший начальник.
— Я все забываю, что ты офицер.
— Нужно тренировать память.
Они шли темной улицей. Небо над ними было безлунное. И звезд на нем казалось меньше, чем обычно.
— Ты обещал подарить мне фонарик, — сказала Татьяна.
— Вот он. — Роксан вложил фонарик ей в руку.
Татьяна нажала кнопку. Пятно яркого света скользнуло по листве. Замерло.
— Сирень, — сказала Татьяна. — Персидская.
— Наломаем.
— У меня есть большой букет.
— Пусть будет два. — Роксан перемахнул через невысокий забор. И затрещали ветки...
Они поставили букет в литровую банку, потому что цветочница была занята другим букетом, и наполнили банку хлорированной водопроводной водой.
— Обычно я не опускаю цветы в такую воду, — сказала Татьяна. — Я наливаю воду, часов пять даю ей отстояться. Пока выйдет хлорка...
— За это время сирень завянет, — возразил Роксан.
— Сирени много.
— Да. Но скоро она отойдет...
...Лежали молча. И она слышала в темноте его спокойное дыхание. И видела его голову, камнем вминавшую подушку. Она знала, что он не спит. И ее угнетало затянувшееся молчание.
Окно было распахнуто. Поздняя луна заглядывала в комнату вопросительно, но дружелюбно. Прохлада, свежая, ночная, приятно щекотала кожу лица, плеч, рук...
Вдруг он спросил:
— Ты меня любишь?
— Как ты меня.
— Это не ответ.
— И не вопрос.
— Ты ничего не хочешь сказать мне.
— Хочу.
— Говори.
— Со мной случилась беда.
— Со мной тоже.
— У меня страшная беда.
— У меня страшнее.
— Нет. Страшнее беды быть не может. Ко мне приходила женщина. Она сказала, что Сизов был немецким шпионом.
— Почему же ты до сих пор жива?
— Я подписала бумажки. И получила деньги.
— Много?
— Десять тысяч.
— Что ж теперь будешь делать?
— Я хочу убежать, скрыться.
— Куда убежать, где скрыться?
