были очень хорошо видны с моста: большие, завернутые в зелено-желтый мох.
Мост заслонялся шлагбаумом. И солдаты с автоматами на груди стояли возле маленького домика, который, очевидно, служил караульным помещением.
Документы медицинской сестры пришлись по душе солдатам. Они улыбались Аленке, шутили. Один сказал искренне:
— Оставайся служить с нами. Не обидим.
— У вас свои есть, — ответила Аленка.
— Зачем так говоришь? Зачем обижаешь? — Солдат черненький, с усиками. Грузин, наверное.
— Не сердитесь, ребята! — Аленка помахала им рукой.
Она свернула с шоссе на дорогу, вымощенную крупными камнями.
Громадные нефтехранилища, закамуфлированные зелеными и коричневыми пятнами, возвышались по обе стороны дороги. Вокруг хранилищ была ограда из колючей проволоки и ходили часовые. Один, совсем еще мальчишка, не удержался, крикнул:
— Привет, землячка!
— Бывай здоров, земляк, — ответила Аленка.
— Может, встретимся?
— После войны! Когда у тебя борода расти станет.
Потом пошли дома барачного типа. А перед заводом — площадь. Через нее железнодорожный путь, выходящий на сортировочную станцию.
На площади — магазин, пошивочная мастерская, общественная уборная. Время — полдень. И похоже, что на заводе перерыв. Возле проходной людно. У магазина очередь.
В центре площади — стоянка для машин. Их там около дюжины. Грязные, и камуфлировать не надо. Вода в луже шипит и хлюпает, ходит волной, когда машина выезжает на стоянку. Солдаты-водители морщатся и даже чертыхаются: выходить из машины приходится прямо в лужу, желтую, густую.
Машины из госпиталя среди остальных нет. «Неужели старых хрыч уехал не дождавшись?» — подумала Аленка.
Дежурный по бюро пропусков ответил:
— Да. Из Перевального была машина. Полчаса назад уехала.
«Вот же сволочь Федотыч! Как теперь добираться?» Стоит Аленка растерянная, словно ее обокрали. Того и гляди, заплачет.
— Что же мне делать? — спрашивает жалобно.
В бюро пропусков говорят:
— К шоссе выйдите. Голосуйте. На попутных доберетесь!
Через проходную идут, идут толпой женщины. И обрывки разговоров доносятся до Аленки обыкновенные, женские.
— С жидким мылом сплошное мучение...
— А ты замачивай в мыле.
— Я ей говорю: «Что толку? Он к тебе ходит, а у самого семья». Она в ответ зубы выскалила. Как загнет... Сама знаешь.
— Знаю.
— На коленках штанишки опять протер. Веришь, залатать нечем...
— Фаина крем на свином жиру делает, сурьмы в него добавляет...
В раздумье, так и не решив, что же ей делать (легко сказать: выходи голосуй на дороге. На эту дорогу через весь город добираться надо), подошла Аленка к окну. И сквозь запыленное стекло вдруг увидела возле проходной Серафиму Андреевну Погожеву. Не поверила себе, присмотрелась: Погожева...
— Ой! — Аленка опять стучится в окошко дежурного. — Здесь женщина у проходной. Ее контрразведка ищет, Помогите задержать. Это очень важно.
— Где-то милиционер был. Товарищ старшина!
Старшины нет долго. Или время остановилось, замедлилось. Наконец вышел старшина.
— Вот она, эта женщина, — показывает Аленка.
Старшина Туманов смотрит в окно. Говорит тягуче:
— Известная женщина. Откуда ее знаете?
— Она работала в нашем госпитале.
Старшина чешет подбородок. Молчит. Думает, наверное.
«Сюда бы, конечно, лучше офицера, — рассуждает Аленка. — Этот старшина, кажется, порядочный валенок».
— Идите поговорите с ней... — наконец говорит Туманов. — Нужно отвлечь ее внимание. А то начнет палить... Люди пострадают.
— Старшина, возьмите сотрудников нашей охраны, — предлагает дежурный по бюро пропусков.
— Не нужно, — спокойно отвечает Туманов. — На этот раз не уйдет.
Аленка уже возле проходной. Радостно, по-девчачьи восклицает:
— Серафима Андреевна!
Не выдержала Погожева, вздрогнула. Рука в кармане. Но вот узнала Аленку. Напряжение сходит с лица.
— Серафима Андреевна, как хорошо, что вы живы! А мы все думали, что вы попали под бомбежку. Думали, с вами несчастье приключилось...
— Нет. Все хорошо, Аленка. Вернулась я. А ты какими судьбами здесь?
— С машиной я приехала. Завивку сделать. Как? Хорошо получилось?
— Зря, Аленка. Без перманента ты была милее.
— Вы меня огорчили... — расстроилась Аленка. Расстроилась самым искренним образом.
Это не ускользнуло от наблюдательной Погожевой. И она сказала совсем спокойно:
— Ничего. Завивка долго не держится... Все же скажи, что ты делаешь возле завода?
— Старый хрыч... — Аленка смущенно поправилась: — То есть Федотыч меня бросил. Не дождался...
В это время старшина Туманов был уже за спиной Погожевой.
— Руки вверх!
Все поняла Погожева. Лицо — мел. Глаза словно укрупнились. Подняла руки. Но, поднимая, сунула что-то в рот. И, обмякнув, упала наземь.
Невезучий человек старшина Туманов.
Встреча, назначенная по телефону
Женский голос — не скажешь, что он напряженный или взволнованный, может, немного виноватый — в трубке:
— Товарищ Каиров, мне нужно срочно увидеть вас. Давайте встретимся сегодня в десять часов утра в городском саду у скульптуры «Русалка».
— С кем я говорю?
— Вы меня знаете. Но... я не хочу называть свое имя.
— Кажется, Дорофеева, — сказал Каиров Чиркову, положив трубку.
— Возможно... — согласился Чирков. — Вполне вероятно. Вы произвели на нее впечатление как мужчина.
— Не следует быть циником, сынок, — недовольно ответил Каиров.
...Последний раз в этом парке Каиров был с женой семь лет назад. Тогда здесь желтели ровные дорожки, и кусты стояли ухоженные, подстриженные, в фонтаны вздымали гребни, как петухи. На плоской крыше гостиницы «Южная» был летний ресторан и танцевальная площадка. Трио музыкантов — степенные холеные мужчины в белых фраках — играли танго и блюзы. Ресторан был дорогой. Публика сюда приходила солидная. Мужчины и женщины средних лет. Официанты подавали хорошие вина, и кухня отличалась
