Полуистерический смех забурлил в его горле. Я начал рвать банкноты на мелкие кусочки. Глаза Спроула расширились от ужаса. Он попытался собрать обрывки бумаги, бывшей несколько секунд назад деньгами, затем отпрянул от тумбочки, закрыл лицо ладонями и зарыдал.
— Итак, Спроул, — произнес я.
— Нет, не могу… Даже если бы мне было что-нибудь известно… Эти люди не позволили бы мне оставаться живым.
— Как вы думаете, что я собираюсь делать дальше?
— Вы не убьете меня. Не можете. Это не принесет вам ничего, кроме новых неприятностей.
Фотограф опустил руки и отодвинулся от меня. Мгновенно, словно крыса, он развернулся, распахнул рамы с матовыми стеклами и наполовину высунулся наружу. Пронзительный крик Спроула эхом разнесся по улице до того, как я подбежал к нему.
— Помогите… Убивают… Помогите!
Я взглянул на его дрожащий кадык, почувствовал огромное искушение врезать по нему, но сдержался. В панике фотограф отпрянул в сторону, и это дало столь необходимую для него передышку. Мы больше не были наедине. Крики привлекли внимание жителей соседних домов.
Я вышел из здания и пересек улицу, когда из-за угла вынырнул торопящийся полисмен.
Пища в тюрьме Тампы была обильной и питательной, однако Эллен выглядела так, будто потеряла фунтов десять, питаясь ею. Симпатичное личико сильно осунулось, стройное тело казалось слишком худым в унылой, серой тюремной одежде. Каштановые волосы потеряли блеск. Только серые глаза оставались ясными и спокойными.
Дверь камеры захлопнулась за мной. Девушка стояла возле стены молча и не двигаясь, Пока я не произнес:
— Присядьте, Эллен.
Она подошла к койке и легко опустилась на краешек. Я расположился на грубо сколоченной табуретке. Секунду-другую мы смотрели друг на друга. Наконец Эллен Григсби сказала:
— Очень мило с вашей стороны навестить меня, мистер Риверс.
— К сожалению, у меня было много дел, иначе я оказался бы здесь гораздо раньше.
— Ко мне приходили мой сосед священник и… мисс Найт. Она настаивала, чтобы я взяла у нее немного денег… Мисс Найт одинокая, несчастная женщина, мистер Риверс.
— Вы правы.
— Джерл портил все, к чему прикасался, ведь так?
— Включая самого себя.
— Да. — Девушка задумалась. — Это правда. Наверное, мне нужно было пожалеть его?
— Если бы вы смогли, — ответил я. — Главное сейчас, не позволить цепной реакции, вызванной им, утопить вас.
— Утопить меня? — Она улыбнулась улыбкой пожилой, мудрой женщины. — Если вы опустились так низко, что не в состоянии двигаться дальше, можете оставаться спокойной — вам не удастся погрузиться ниже дна.
— Вы признались в чем-нибудь адвокату штата?
— Нет.
— Полиции?
— Нет.
— Значит, пока еще вы не ударились о дно.
— Вы хотите сказать, потому что я не согласилась с предложенным ими выходом из положения и не согласилась тащить на себе груз лжи?
— Нечто в этом роде.
— Вы ошибаетесь, — сказала Эллен. — Это часть дна, о которое придется удариться. Наверное, стоит поступить так, как полиция просит меня, дать нужные им показания. Тогда удастся остаться живой. Меня посадят в тюрьму. Я буду думать о происшедшем и гнить со своими размышлениями гораздо дольше, чем хотелось бы. Однако то, что я хочу, больше во внимание не принимается. Дно… дно, конечно, немножко каменистое. Но я отказываюсь от всех возможностей спастись и падаю на него. Не знаю почему.
Губы девушки стали тонкими, глаза горели, отражая жестокость мира, в котором она родилась и в котором росла.
— Впрочем, возможно, я знаю почему, — произнесла Эллен. — Может быть, из-за того, что полиция считает соответствующие их версии события естественными. Я имею в виду ту жизнь, которую мне приходилось вести, и Джерла с его темными делишками. Он пришел из Коллинз-Хейтс, чтобы подыскать подходящую девушку из нашего района, и получил пулю. Труп обнаружили в доме, где я живу. Полиция арестовала меня и безоговорочно согласилась с самым простым ходом событий как с вполне ЕСТЕСТВЕННЫМ. Вы понимаете?
Ее начала бить дрожь, скорее ощущаемая интуитивно, нежели заметная внешне.
— Думаю, да, — ответил я.
— Меня иногда мучили приступы бешенства. Правда, правда, могу поклясться. Всегда везде одно и то же. Смотрят не на тебя, а на условия, в которых ты живешь. Мальчики постоянно чувствовали себя со мной легко и свободно, потому что средой моего обитания является известный вам и всем район. Полисмены, окружившие меня и осветившие лучами фонариков, вдруг стали воплощением всего мира. Все-таки я бы прокляла себя, если бы решила солгать и облегчить им таким образом работу. Умирать, конечно, не хочется, но я не могу позволить заточить саму себя в тюрьму и умереть там, вспоминая, как мне с помощью неправды удалось сделать любезность и облегчить жизнь чужому миру.
Наконец дрожь стала заметна на губах и по рукам девушки.
— Вы не умрете, Эллен, — сказал я.
— Хотелось бы верить.
— Вы не умрете, если раньше не умру я.
— Вы… Вы мне верите?
— Да.
— Вы в самом деле верите, что я не убивала Джерла?
— Я убежден в этом.
Эллен попыталась взять себя в руки и унять дрожь. В серых глазах появилось опасение.
— Вас прислала полиция?
— Нет.
— Вы не работаете на них, чтобы предать меня?
— Нет.
Она решила выложить свой главный козырь.
— Хорошо. Если вы считаете меня невиновной, почему не идете в полицию?
— У меня нет ни одного определенного факта, ни одного доказательства, ничего, что могло бы поколебать их уверенность в вашей вине. Я могу, конечно, встретиться с вашим следователем и два, и три раза, выложить ему свои соображения, но это не поможет, а только насторожит его, заставит применить более грязную тактику.
— Когда вы первый раз пришли ко мне, я испугалась. Теперь… Не знаю. Если честно, кто вы?
— Эд Риверс. Частный детектив. Часть мира, о котором вы сейчас говорили.
— Только человек, который стремится туда, где его могут убить, и пытается спасти меня по призыву своего доброго сердца? Приходите еще, мистер. А вообще чего вы добиваетесь в этом деле?
— Многого.
— Деньги? Я не смогу вам заплатить. Вы достаточно сильный, обеспеченный мужчина, чтобы найти себе девушку и не вытаскивать ее при этом из тюрьмы.
— Моя шея, — пояснил я.
Эллен начала понемногу понимать меня. Она хорошо знала, что означают мои последние слова.
— Вы читаете газеты? — спросил я.
— Мне не дают их.
