ожидать – обычная политика адмиралтейства. Но какая-то доля правды в сообщении немцев, несомненно, есть. Ты бы лучше сообщил своему начальству и забил для себя места, пока сюда не прислали одного из всесильных сладкоголосых репортеров.
Но Майк уже не слушал. Он со всех ног несся вниз по лестнице. Лифт в этом здании был местного производства, а значит, чрезвычайно медлительный. Ждать его не стоило. Было 11:30.
К полудню сообщение немецкого информационного агентства облетело весь мир и даже до лордов адмиралтейства дошло, что хранить секреты уже нет никакого смысла. Следовало сказать правду, даже несмотря на то, что сражение еще не закончилось. Поэтому было сделано официальное сообщение для информационных агентств, в котором кратко отмечалось, что произошло сражение между карманным линкором и британскими крейсерами, которое еще продолжается. Факт затопления «Эксетера» категорически отрицался. К этому времени волнение охватило население всего Западного полушария. Война подошла к их порогу. В городах на атлантическом побережье Южной Америки возникали и распространялись самые противоречивые и неправдоподобные слухи. Во второй половине дня стало очевидно, что сражение перемещается в район реки Ла-Плата. Население Буэнос-Айреса и Монтевидео пребывало в крайнем волнении. Уже стала известна правда о сражении, и жители нейтральных государств прониклись искренним уважением к отваге моряков трех маленьких крейсеров, вступивших в неравный бой с многократно превосходящим их по силе противником. С аргентинского побережья видели искалеченный крейсер «Эксетер», который шел на небольшой скорости с сильным креном на правый борт. Капитан Белл, опасаясь за живучесть корабля, старался держаться как можно ближе к берегу, чтобы в случае опасности можно было спасти корабль или хотя бы команду. Вдоль берега до Мар-дель-Плата и далее стояли толпы зевак, а конные отряды, симпатизирующие англичанам, даже организовали круглосуточные береговые вахты, целью которых являлось оказание помощи поврежденному кораблю. Аргентинцы, вовсе не бывшие настроены пробритански, искренне восхищались молчаливым мужеством британских моряков, ведших «Эксетер» на юг. Аргентинское правительство даже отправило капитану Беллу радиограмму, в которой в самых изысканных выражениях выразило восхищение отвагой моряков крейсера и предложило ему воспользоваться всеми средствами, имеющимися в Баия-Бланка, включая военно-морскую верфь и госпиталь. Сообщение было перехвачено адмиралтейством, которое тут же направило вежливое, но совершенно ненужное напоминание о международных законах, связанных с интернированием. Однако Хуки Белл уже успел выразить благодарность за щедрое предложение и отказаться.
Он все еще оставался на кормовом командном посту, где провел почти весь день. Выпустив последний снаряд, он вышел из боя, хотя пока находился в районе боевых действий. Как и Харвуд, Белл не знал намерений противника и мог только догадываться о них, представляя себя на его месте. Когда «Граф Шпее» направился на запад, никто из англичан и предположить не мог, что Лангсдорф следует в нейтральные воды, не говоря уже о заходе в нейтральный порт. С точки зрения преследователей, «Граф Шпее» не получил сильных повреждений. Они были уверены, что немецкий линкор попытается затеряться в море, направившись либо на северо-восток, либо на юго-запад. Скрывшись в Атлантике, он мог найти уединенный уголок, где отремонтировать повреждения, а потом пробираться к родным берегам – в Германию. Так считал и Белл – простой, бесхитростный человек. «Граф Шпее» легко мог снова наткнуться на «Эксетер», и, поскольку Беллу нечем было обороняться – разве что солеными морскими ругательствами, такая вероятность не могла не беспокоить британского командира, и по этой причине он также старался держаться ближе к берегу. Корабль дрожал, скрипел и стонал, совсем как человек, в носовые помещения продолжала поступать вода. Команда работала буквально на износ, чтобы обеспечить его живучесть. Переборки спешно укреплялись, для ликвидации пробоин использовались все доступные подручные средства. Люди тушили уже локализованные пожары, налаживали, насколько это было возможно, жизнь на корабле. Очень беспокоил фор-марс. Мачты «Эксетера» были обычными старомодными столбами с очень высокими деревянными стеньгами, и, поскольку все опоры были сбиты, при каждом крене корабля они гнулись и раскачивались, как молодые деревца. Казалось непонятным, почему они до сих пор не сломались у основания и не рухнули на палубу. Белл отправил артиллериста посмотреть, что можно сделать. При нормальных условиях наверх послали бы человека, который, закрепив подходящий канат, убрал или спустил стеньгу. Поскольку это было невозможно, оставалось подпирать ее. Мачта продолжала угрожающе качаться, но, к великому облегчению Белла, оставалась на месте.
Как раз перед получением предложения аргентинского правительства механики представили полный отчет о состоянии корабля. И хотя повреждения были очень серьезными, потери в живой силе ужасными, а на то, чтобы привести корабль в мореходное состояние для перехода на Фолкленды, требовалось двадцать четыре часа, информация вселила оптимизм. А учитывая, что Белл в душе сомневался, что «Эксетеру» удастся дотянуть до Фолклендских островов, с его души упал огромный камень, он приказал увеличить скорость до десяти узлов и отправился навестить раненых.
Перед оставшимися в живых членами команды стояла грустная и страшная задача – идентифицировать останки погибших. Перекличка выявила отсутствующих, но во многих случаях идентифицировать куски человеческих тел было невозможно. Место взрыва одиннадцатидюймового снаряда вполне можно было считать крематорием. Но тем не менее следовало сделать все возможное, и оставалось только удивляться, как человеческое горе и чувство долга способны помочь людям выполнить самую страшную задачу. Останки людей собрали и зашили в парусину, потом палубы и переборки тщательно вымыли. Белл послал за капелланом, и было решено провести погребальную церемонию перед рассветом. Молчаливые погребальные команды переносили людские останки на квартердек, где к страшным сверткам привязывали тяжелые грузы, готовя их к погребению.
Каюта Белла, расположенная в корме, была светлой и просторной. Белл приказал освободить ее от мебели и использовать в качестве помещения для госпиталя. Туда он сейчас и направлялся. Моряки лежали рядами. Одни были ранены смертельно и должны были умереть через несколько часов, ранения других были менее серьезны. Но все, кто мог говорить, утешали друг друга. Первым, с кем заговорил Белл, был Билл Ропер. Парень лежал на спине в ближайшем к двери углу. Он был очень слаб, цветом лица мог бы поспорить с привидением, но в полном сознании. Белл опустился рядом с ним на колени и спросил:
– Как ты, Ропер?
– Все хорошо, сэр, – чуть слышно прошептал тот. – Мне жаль, что я вас подвел.
– Не говори ерунды, Ропер, – резко ответил Белл. – Твоя помощь была неоценима. Я обязательно отмечу это в своем рапорте.
В глазах парнишки появился едва заметный огонек, и он слабо улыбнулся.
Белл спросил:
– Ты что-нибудь хочешь?
Билли покачал головой и что-то проговорил, но был так слаб, что Белл ничего не услышал.
– Что? – спросил командир и наклонился ниже.
По лицу раненого струился пот, но улыбка не исчезла. Он сделал над собой видимое усилие и прошептал:
– Вы только живите, сэр.
Несколько мгновений Белл не мог заговорить, боялся, что голос сорвется, но быстро взял себя в руки и уверенно сказал:
– Не волнуйся, с тобой все будет в порядке. – После этого он быстро встал и перешел к следующему раненому.
Он уделил каждому несколько секунд. Одни находились в полубессознательном состоянии, другие мучились от страшной боли, но стоически сносили все тяготы и встречали командира улыбками. Он не услышал ни единой жалобы – только вопросы об исходе сражения и новости о противнике. Это не могло не воодушевить командира.
После заката началась погребальная церемония. На западе всюду, насколько хватало глаз, тянулся низкий пурпурный берег. На квартердеке был уложен длинный ряд мешков – их было более шестидесяти. Все тела лежали ногами к морю и были накрыты флагом британского ВМФ. На заупокойную службу, которую вел священник в белом облачении, собрались все свободные от работ офицеры и матросы. Каждый при желании мог встать у тела своего погибшего друга и проводить его в последний путь, когда со словами «и мы придаем его тело морю» мешки упадут за борт. Когда подошел этот самый страшный момент, голос его преподобия Джорджа Гроувза на мгновение дрогнул, а когда последний мешок скрылся в водах Атлантики,
